Фельдфебеля наскоро накачали спиртом, чтобы снять хоть часть болей — он ни разу не охнул, не застонал и тихо поблагодарил…
Немцы сразу засучили рукава и начали… Они работали без суеты, без показухи — оставшиеся пять. К ним присоединились человек шесть из взвода: каждый делал свое дело и еще помогал другому, когда в этом была нужда. Вскоре они сами по себе разделились на три группы. Давно командир не видел такой слаженности, не в боевом, а в рабочем деле. Казалось, они все говорили на одном языке и не нуждались в переводчике. Восстанавливали одну грузовую машину за другой: снимали и ставили какие-то детали в моторе, возились с электрикой, доливали горючее из баков поврежденных машин, заправляли маслом, сбрасывали ненужный груз и оставляли тот, что мог пригодиться, вытягивали машины в колонну.
Минут через двадцать на полевой дороге действительно появилась открытая командирская амфибия, она на предельной скорости мчалась навстречу рабочей команде. За рулем сидел один Вилли. У командира похолодело внутри, он машинально перевел автомат в боевое положение: «Нет Костина? Где Костин?..» Но когда амфибия уже подкатывала к командиру, на дороге показался мотоцикл — это Костин, оказывается, так хотел подшутить над своими.
— Дурацкие твои шуточки, Костин! — заметил помощник командира взвода в сердцах.
Все остальные смеялись, а Костин был счастлив. О наказании не могло быть и речи — машина была на загляденье: «Ну, полевая! Ну, командирская, амфибия! От такой любой комбриг бы икнул и не отказался… Новенькая — как с конвейера». Все радовались: одни — завидному приобретению, другие — что смогли доставить такую радость своим победителям… Ну, прямо идиллия. На все про все оставались считанные минуты, батальон, по всей вероятности, уже двинулся вперед, и скоро вся дорога будет забита до отказа, и они своей громоздкой колонной, теперь уже из пяти грузовиков, амфибии, да еще мотоциклы, бронемашины, крытая радийная, все вместе могут застрять в этом вязком потоке… Заканчивали последние приготовления, уже покрикивали и подгоняли друг друга, делили, кто какую машину поведет до шоссе. А там придется усадить за руль только наших водителей. Уже объяснили ситуацию немецким пленным… В боевых порядках наступающих войск пленные находиться не имели права, ни под каким видом — это был бы смертельный трюк! Торопились, подгоняли:
— Генуг трепаться!
— Карл, давай цузамен с фельдфебелем…
— Шнеллер! Одна нога здесь, другая в отрыве!
— Об хули шпрехен, олухи?! Заводи, камараден!
— Аларм и форвертс, крокодилы!!
Как работали! Как они вместе вкалывали не теряя ни секунды… В последний момент совсем неожиданно прикатили, уже не спросясь — ну, чудо! Новенький, «как со склада», гусеничный бронетранспортер с вооружением и полным боекомплектом они сами между собой сговорились и приволокли… Тоже был где-то припрятан… СЮРПРИЗ!.. В батальоне всегда не хватало грузовиков, а тут еще боевая гусеничная машина… Толковые оказались немцы, толковее не придумаешь; да и фельдфебель не пустячный, если смог сколотить и держал в узде такую классную команду. Пленные не прибеднялись, не симулировали слабость, нездоровье, не холуйствовали, как обычно бывало у пленных, а наоборот, все подтянулись и с готовностью выполняли все работы и распоряжения. Это выглядело каким-то намеком на возможное окончание взаимного истребления… Это было, если хотите, первым предчувствием окончания войны.