Ночь ночей. Легенда о БЕНАПах

Но ведь радость на войне — всегда мгновение, а изуверство и нелепости постоянны. Командир знал, что не сможет сразу отправить их в тыл, на сборный пункт, потому что все боевые части уже вошли в прорыв и пока у них нет еще своего настоящего тыла. Войска сбиты в кучу, части прижаты одна к другой, дороги забиты — машина к машине, борт к борту. Противник бьет и сверху, и со всех сторон. Раненых некуда везти (назад пока ходу нету!), разве что оттащить в укрытие. Все вздрючены, разъярены и прикончат любого пленного прямо у обочины… Вот когда вырвутся на оперативный простор, окрепнут, поуспокоятся малость, появится уверенность, тыла все равно еще не будет, но зато «оперативного простору хоть отбавляй»… А там, глядишь, и тыл появится. И сборные пункты для пленных. Тут и намек на великодушие может появиться… Вот и решил взводный: «Возьму всю команду с собой. Куда ее денешь?..» Это было самое опасное предприятие, но не отпускать же их на свободу под честное слово. Шла вторая половина дня. «Пока пойдем все вместе вперед, а там вечер нас прикроет и виднее будет, — никакой беды или подвоха он от немецких саперов не ждал. — Толковые ребята попались…» За годы войны у него образовался свой опыт, свои приемы, выработалась своя собственная интуиция, и он им доверял. Перед началом каждого серьезного боя его, как и почти всех в его окружении, посещал определенный мандраж, какая-то внутренняя сумятица, ожидание чего-то, что должно посетить и укрепить тебя… Он уже знал этот трепет и как бы раскрывался ему навстречу. Терпеливо ждал — ОНО должно было прийти САМО… И как только начиналось сражение, настоящее, с замесом, а такой бой, как правило, с толикой непредсказуемой бестолковщины, воли случая, на него накатывало ЭТО САМОЕ, трудноописуемое: как будто он переставал быть самим собой — лоб холодел, зрение и вся чувственная система удесятерялись, будто не он управляет боем, а кто-то извне управляет им или, вернее, через него!.. Все начинало ладиться, люди на глазах менялись, начинали понимать почти без слов, а сам он забывал о себе, и все силы уходили на управление тем, что труднее всего поддается управлению, — боем. И предотвращением опасности… Только один раз он случайно услышал похвалу в свой адрес: «Надежный». Понял — выше награды не будет. Ему и не надо было.

А тут он свалял дурака дважды: позарился на брошенные грузовики и ввязался в непредвиденные хлопоты. А битюг, вообще непонятно, как не попал в него, глупее не придумаешь… Но ведь и против натуры не попрешь.

В оперативной глубине, или попросту — в тылу у противника, гоняться за немцами по одному или даже за этой семеркой — самая большая глупость. По правилам, надо было рваться вперед, оставляя одиночек, мелкие группы и даже целые вражеские конгломераты в своем тылу, а там пусть с ними колупаются те, другие, которые идут им вслед и убеждены, что раз противник маячит у них перед глазами, то они и есть самые первые, самые передовые и самые пробивные…

До лесочка, где на опушке стоял батальон, они торжественно доехали колонной, и все машины вели немцы. А тут уже надо было срочно перегруппироваться, усадить за руль своих людей и надежно припрятать пленных… Все чувствовали себя ликующими заговорщиками, знали, что творят недозволенное, но вместе с тем торжественное и по высшему счету справедливое…

— А где Медведев? — спросил командир первого попавшегося.

— Вон в тот лесок пошел… — это был густой подлесок с кустарником.

— А где же… — ему не дали договорить.

— Этого здоровенного он с собой таскает, — все это выглядело крайне подозрительно.

Командир приказал одному из своих солдат:

— Мигом в этот лесочек. И Медведеву, чтобы бегом сюда. Вместе с пленным! Бегом!..

Солдат кинулся к лесочку, но в это время раздался сухой пистолетный выстрел. Солдат сразу остановился и обернулся — мол, можно и не бежать… Из лесочка, озираясь по сторонам и небрежно поправляя пояс, словно он подтягивал штаны, появился Медведев. Он медленно шел не в сторону своего командира, а немного наискосок, как в пустоту — там, куда он шел, никого не было. Шаг у него был необычно мягкий, неприятно осторожный, даже хищный… От благодушия и недавней торжественной идилличности не осталось и следа. Не «почти все», а все перестали двигаться и замерли в ожидании. Те, кто хорошо знал своего командира, напряглись в предчувствии опасного взрыва. Благодушествовали только немцы.

— Сержант Медведев! — окликнул командир как ни в чем не бывало (он не хотел, чтобы пленные догадались о происшедшем).

— Я-я! — тут же бодро выкрикнул сержант.

Началась странная и опасная игра.

— Ко мне, — Медведев, делая вид, что он бежит трусцой, очень медленно приближался к своему командиру… оттягивал время и, видимо, лихорадочно соображал…

Командир уходил в сторону от машин и людей, а Медведев как бы тащился за ним, стараясь выглядеть как можно нелепее и даже казался неуклюжим, что ему вовсе не было свойственно. А когда командир остановился и резко повернулся к нему, Медведев не дал ему раскрыть рта: