Ночь оборотня

Не успела я даже ойкнуть, как он подтащил меня к себе, едва не вывернув мне локоть, цепко схватил за плечи и, нависнув над моим ухом, яростно взревел:

— Вы совсем с ума сошли, уважаемая?

По его тону я поняла, что «уважаемая» в его лексиконе означает жуткое ругательство, и съежилась, мысленно умоляя какие-нибудь незнакомые, но доброжелательные светлые силы унести меня отсюда куда-нибудь за тридевять земель.

Но незнакомые доброжелательные силы меня не слышали, а знакомые, такие, как Себастьян и Даниель, вместо того чтобы помогать богу, занимались черт знает чем и мышей не ловили, не говоря уж о помощи мне. Волшебное кольцо искрилось на пальце, но толку от его искрения не было никакого. Словом, я влипла, и вылезать из неприятностей, в которых очутилась, мне придется самостоятельно.

— Какого черта вы машете здесь сумкой? Не видите, вокруг люди! — Жертва моей ошибки тем временем продолжала изливать свое вполне понятное возмущение.

— Простите, пожалуйста, — страдальчески закатив глаза, услышала я свой полузадушенный голос. — Я не хотела вас ударить.

— А что вы хотели, позвольте узнать? — саркастически осведомился седой мужик.

Выразить наслаждение жизнью на доступном окружающим языке? Или это такая фигура танца?

— Простите, пожалуйста, — в полном отчаянии повторила я, предчувствуя, что произносить эту фразу мне еще придется не раз и не два за этот вечер. — Это недоразумение... Я... Простите, пожалуйста.

— Ладно, — внезапно произнес мужик и, снова взяв меня за руку, правда, на этот раз не так больно, развернулся и решительно пошел куда-то в сторону. Волей-неволей мне пришлось следовать за ним, и от предположения, что он сейчас сдаст меня охране клуба, сопроводив это соответствующими комментариями, у меня в горле встал ком.

Навыков в путешествии сквозь толпу у мужика было явно больше, чем у меня, так что буквально через минуту мы вырвались из гущи народа и очутились у столика с початой бутылкой ядовитой жидкости и табличкой «Reserved», с которого мужчина парой не расслышанных мной слов согнал парочку увлеченных друг другом молодых людей неясного пола. Освободив места, он уселся сам и усадил меня рядом. Я не сопротивлялась. Всплеск праведного гнева и последовавшее за этим обнаружение роковой ошибки, истощили мою энергию — я стала вялой и равнодушной, словно заколдованная Марья Искусница из фильма моего детства. Для полного сходства недоставало только повторяемых через равный промежуток слов: «Что воля, что неволя — все равно, все равно». Вместо этого мне предстояло твердить извинения.

— Простите, пожалуйста, — голосом Марьи Искусницы завела я, старательно глядя пустыми глазами мимо мужика.

— Ладно, — внезапно произнес он и, придвинув ко мне пустой стакан, плеснул в него ядовитой жидкости. Я, ничуть не удивившись тому, что он желает моей смерти, покорно сделала глоток и едва не поперхнулась, потому что вкус жидкости совершенно оправдывал ее цвет. Мне никогда, не приходилось пробовать серную кислоту, но, похоже, это был как раз ее раствор.

— Что случилось? — искренне встревожился мой нежеланный собеседник.

— Гадость какая, — страдальчески произнесла я.

— Ой, простите, я и забыл, что это пить нельзя. Засмотрелся на здешнюю публику, знаете, а они все одну бутылку за другой пьют и глазом не моргнут.

Выйдя из оцепенения, я посмотрела на него в изумлении. Светлые глаза из ледяных стали вполне приветливыми, только вместо злости — или мне это только показалось? — в них появилась печаль. Похоже, он не собирался больше отчитывать меня. Но зачем тогда я ему понадобилась — непонятно. В любом случае расслабляться было рано.

Некоторое время мы молчали — я выжидала, с отвращением косясь на отраву в стакане, а он рассеянно озирался по сторонам — похоже, думал о чем-то своем. Наконец он повернулся ко мне и неожиданно сказал:

— Выкладывайте. Я оторопела:

— То есть как?

— Ну, рассказывайте, кого это вы собирались отлупить, если меня вы бить, по вашим собственным словам, не собирались? Любимого или соперницу?

— С чего вы взяли? — растерялась я.

— Другие категории людей обычно не вызывают такого острого желания избить их Тем более на трезвую голову.

— Почему вы так решили? — Я мрачно усмехнулась. — И вы не учли, что я, как и многие другие в этом замечательном заведении, нахожусь под действием наркотиков.

— Не говорите глупостей. Вам это не идет.

— Глупости или наркотики?

Он посмотрел на меня снисходительно.

— Могли бы говорить со мной помягче. Я все-таки потерпевшая сторона.

— Простите, пожалуйста.

— Еще одно «простите, пожалуйста», и я сам начну бить вас вашей же сумочкой, и это при том, что мое воспитание накладывает жесточайшее табу на любое насилие, особенно по отношению к женщине.

Он помахал рукой официантке в жуткой униформе и продолжил: