Ночь огня

Зная, что я полный ноль в географии, я выбрал ориентир – вершину – и держался его. Не важно, что приходилось взбираться на крутые обрывы, цепляться руками, обдирать колени, карабкаться; я предпочел усложнить восхождение, выбрав короткий путь, чем высчитывать кружной, на котором непременно заплутал бы, ибо был уверен, что могу положиться только на логику, а не на память и ориентацию, которых начисто лишен.

Поначалу все было просто: никаких сомнений, что я быстро доберусь до вершины. Однако гора словно росла, по мере того как я поднимался. Цель отступала… Я, однако, не беспокоился. Задача. Единственная задача. Посвятить себя ей. Упрямо. Ограниченно.

Никаких колебаний. Никаких сожалений. Никаких сомнений. Я лишь старался дышать ровно.

Через несколько часов, когда я уже приближался к перевалу и каждый мускул болел от усилий, я открыл флягу.

«Твое обещание!»

Внутренний голос призывал меня к порядку.

Послушавшись, я обрызгал из пульверизатора обожженную кожу лица, а флягу оставил на поясе нетронутой.

«Продолжай. Поднимайся все время прямо. Не оглядывайся назад».

Порывы ветра с разных сторон обдували гору. Тем лучше: слабее было пекло. Когда я попытался запеть в ритм ходьбе, ветер ворвался мне в рот и еще больше высушил его. Не может быть и речи! Я сжал губы, шершавые, как наждачная бумага.

В уме я исполнял симфонию Моцарта и, подхваченный звуками, завершил восхождение.

На вершине меня ожидало тройное удовольствие: мне удалось, я узнал круговую панораму и, главное, различил белесый изгиб вади, где мы расположились.

Не удержавшись, я закричал:

– Хо-хо!

Порыв ветра унес мой голос. Заметить меня в таких условиях не могли!

Надо было спускаться. Я снова выбрал прямую линию. Мои ладони сразятся с острыми камнями, ноги с крутыми уступами.

Пан или пропал!

Я допил воду из фляги. Тоненькая струйка испарилась, коснувшись моего затвердевшего, пылающего языка.

Не медлить! Надо спуститься до темноты. Иначе…

Я не стал думать дальше и сорвался с места.

Не страх и не отчаяние толкали меня вперед по каменным осыпям, но вера: я должен был дать себе шанс. Если мне не удастся, я умру, что совсем не грустно… Но я был обязан беречь свою жизнь, пока это возможно.

Силы не изменяли мне. Я бежал вниз. Мое тело казалось мне таким же легким, как его тень, пригвожденная солнцем к земле.

Временами я боялся вызвать обвал, так шатки были подо мной камни. Но разве это был не лучший способ дать знать о своем присутствии?

Я летел кубарем с бешено колотящимся сердцем. Моя скорость была мне неподвластна. Она принадлежала склону, не мне. Что, если я потеряю равновесие? Меня словно что-то толкало вниз.

– Эррррик!

В сотнях метров ниже показалась синяя фигура.

Я застыл как вкопанный.

Абайгур махал мне рукой.

Неужели мираж?

Я, в свою очередь, поднял руку.

Он повел ладонью слева направо.

Я тоже.

Он раскинул руки, выражая торжество.

У меня задрожали губы от волнения. Если бы осталась хоть капля жидкости в моем обезвоженном теле, мои глаза наполнились бы слезами.

Я кинулся вниз.

Время от времени я его различал. Потом он скрывался.

Вот я перестал его видеть.

Неужели снова заплутал?

И вдруг из-за каменной глыбы прямо передо мной вырос туарег.

Широкая улыбка озаряла его лицо.

– Эрррик!

Он протянул руки, и я укрылся в них.

Как хорошо мне было рядом с этим длинным худощавым телом… Как отрадно прижимать его к себе…

Я слышал его гортанный смех. Из солидарности тоже захихикал. Мы всхлипывали.

Потом я высвободился.

Абайгур плакал и смеялся, смущаясь и немного стыдясь.

Он вгляделся в меня, положил руки мне на плечи, покачал головой в знак тревоги и протянул мне свою флягу.

Я жадно присосался к горлышку.

Не успел я сделать и двух глотков, как он отобрал у меня флягу.

Я запротестовал.

Он дал мне понять, что я должен пить понемножку, иначе заболею. Я кивнул, радостно покоряясь настоящему жителю Сахары.

Взяв меня за руку, он пошел по тропе и говорил, говорил без умолку.

Каким чудом понимал я его речь? Не знаю. Он сказал, что не спал всю ночь, что сотни раз кричал мое имя в горах, что развел в разных местах костры, чтобы дать мне ориентиры, а утром, когда я так и не вернулся, решил, что я лежу, стеная, с переломанными костями на дне пропасти. И весь день он обследовал расселины.

Словами и жестами я объяснил, почему не слышал его зова и не видел костров: я спал по другую сторону горы.

Каждый раз, когда я обращался к нему, он смеялся, с почти детской радостью созерцая меня.

Дорога делала поворот, и мы смогли увидеть бивуак, верблюдов, спальники…

Возбужденный Абайгур остановился и крикнул в том направлении.

Появился Дональд, за ним Жерар.

Абайгур показал им, что я с ним.

Тут и все путники вышли и зааплодировали нам.

Абайгур, точно на театральных подмостках, обнял меня и приподнял, как завоеванный трофей.

Глубина его радости потрясла меня.

Мы продолжали наш обратный путь.

Теперь, когда напряжение отпустило, на меня навалилась усталость. Хоть Абайгур часто останавливался, чтобы дать мне попить, до вади я добрел шатаясь.

Дональд кинулся ко мне: