Ночь падших ангелов

— Не подведет, — заверил Агафон. — Я возьму для этих целей сестру Рогнеду и тщательно проинструктирую, как себя вести, чтобы обмануть дьявола в выбранном человеке. Она будет педантично следовать моей инструкции, это в ее характере.

— Вот и чудесно. — Только что приговоривший сразу троих людей Иннокентий улыбнулся и поднялся со стула. Последний раз взглянул на себя в зеркало, расправил рясу на животе. — А теперь мне пора идти. Мои дорогие чада уже заждались и жаждут услышать от меня слово божье. Так что, отцы-наместники, разжигайте свои кадильницы — и вперед! Дорогу мне расчистьте и создайте нашей пастве подходящее настроение.

* * *

Как заметил Роман, в зале собрались не только новообращенные, но и немало старожилов, тоже мечтающих по случаю лишний раз лицезреть «преподобного старца». Они, в отличие от новичков, томясь ожиданием, изредка тихо переговаривались между собой, и в их голосах звучала такая восторженность, что Роман и впрямь уже был готов уверовать в неземные достоинства «светлейшего Евстафия»… только не в святость, конечно.

Порядком заинтригованный, он вначале даже пытался высмотреть преподобного сквозь толпу, после того, как по мере своих возможностей убедился, что Ланочка сюда не пришла. Но потом понял, что с появлением «святого» возле входа начнется самая настоящая давка, и, чтобы не стать жертвой массового психоза, предпочел отъехать на своем кресле к стене, в дальний угол. И вовремя. Едва он занял это относительно безопасное место, как «гуру» показался вдали в сопровождении наместников, одним своим видом спровоцировав истинное столпотворение.

Роман не мог всего видеть, но, судя по доносящимся крикам, восторженная толпа падала ниц на его пути, моля о благословении. А иногда и вступая друг с другом в свары в попытках подобраться к «святому» поближе и при этом едва не сбивая с ног его спутников, активно машущих своими кадилами. И, как ни странно, а Роману показалось, что именно вокруг наместников с их воскурениями накал страстей достигает своего апогея. Хотя самих наместников это вряд ли могло радовать. Они срывали голоса, призывая «чад» к порядку. Потом им на помощь пришла «тяжелая артиллерия» — несколько дюжих молодцев, явно из компании по захвату рынка, о которых Генка упоминал. С их помощью преподобный наконец-то добрался до сцены. Поднялся на нее, остановился, обвел взглядом колышущееся в зале море людей. Кожа на его лице источала легкое сияние, прямо как в легенде о сотворении иконы Спаса Нерукотворного. Ромке это показалось кощунственным. А вот некоторые адепты, с обожанием глядя на своего «преподобного», начали в экстазе раздирать ногтями свои собственные лица.

А когда «святой» заговорил голосом проникновенным, сладким и мягким, как растекающийся мед, это было встречено восторженным стоном толпы. Которая, впрочем, быстро стихла: все жаждали услышать «святого Евстафия». Он для начала мягко пожурил тех, кто не соблюдает порядок, а потом уже начал говорить о том, ради чего сюда сегодня явился, нарушив свое обычное уединение. О душах, тонущих во тьме. О шансах на спасение, которых с каждым прожитым днем у грешников остается все меньше. О светлом огоньке веры, который будет светить до последнего даже самым закоренелым грешникам, потому что господь не оставляет надежд на спасение чад своих. И прочее, прочее, прочее. Что Роману, реалисту по натуре, а где-то даже и цинику, еще в Ланиных книжках успело набить оскомину.

Но не по одной только этой причине он перестал слушать преподобного буквально с первых же слов, в отличие от восторженно внимающей паствы. Нет! Просто он узнал этого человека.

Генка был прав, когда предполагал, что с внешностью «гуру» были проделаны кое-какие мелкие технические манипуляции, дабы обеспечить и «лик сияющий» и «голос неземной». Именно такой эффект и должен был производить преподобный на тех, кто сейчас стоял перед ним, жадно ловя каждое его слово. Но Ромка не стоял, он, единственный из всех, в силу своей физической ущербности сидел в инвалидном кресле. И видел преподобного совсем под другим углом, что позволило ему детально рассмотреть все черты его лица. И чуть не задохнуться от охвативших его чувств.

Якобы в порыве духовной восторженности он закрыл руками лицо. Поскольку на его лице застыло сейчас такое выражение, которое никому тут нельзя было показывать. Если бы он хоть на секунду усомнился в том, что эта секта — все-таки не сборище алчных негодяев, дурящих людям головы, то один вид ее духовного руководителя сразу избавил бы его от всяких сомнений.

Ромка не знал, как на самом деле зовут этого рыжеватого человека с вздернутым носом, он знал всего лишь его прозвище — Ноздрев. Зато, в отличие от имени, Роману Тарталатову были даже слишком хорошо известны некоторые факты биографии нынешнего «святого». Ведь именно по настоянию нынешнего «преподобного» лет пять назад Борис Мамонтов, тогда являвшийся «серым кардиналом» всего этого города, взялся надавить на несговорчивого директора одного из заводов, где у Ноздрева возникли свои криминальные интересы.