Способ для этого был выбран поистине дьявольский — уничтожить двух старших детей директора. Двух ни в чем не повинных подростков. Роману, являвшемуся тогда одним из «солдат» Борисовой «армии», было поручено участвовать в этой карательной операции в качестве курьера. А он попытался ей воспрепятствовать, ужаснувшись чудовищности готовящегося преступления. И именно за это поплатился обеими своими ногами. Ему их тогда просто раздробили за неповиновение в мелкую крошку по приказу Бориса и вот этого самого «преподобного», который стоял сейчас на сцене, проникновенным голосом вещая о боге.
Но это было еще не все! Еще Ноздрев был отцом того подонка, который надругался и довел до смерти Веруньку, Генкину родную сестру. Убедившись, что папаша отмазал сынка-отморозка от заслуженного наказания, Генка сам, своими руками, совершил правосудие, отсидев потом за это семь лет. И Генке наверняка было бы очень интересно узнать, что Ноздрев, который даже к нему на зону пытался подослать убийц, теперь заправляет религиозной сектой. Или как там они с Генкой охарактеризовали эту деятельность во время их последней посиделки на морском берегу? Пытается заползти на трон сатаны. Именно!
Каким-то образом этот тип сумел уйти от ответственности за все свои прежние «подвиги», в том числе и за участие в организации нелегальных «гладиаторских боев». Это, в общем-то, было неудивительно, учитывая, что «договариваться» с законом ему не впервой. Но, видимо, лишившись без Бориной поддержки большей части своих доходов, Ноздрев вынужден был на время умерить свои аппетиты, притихнуть. Однако нашел способ снова зажить на широкую ногу. Может быть, даже какие-то старые, общие их с Борей знакомства задействовав.
Святой старец! Отшельник! Преподобный Евстафий, мать его так! Ромка сидел и под летящие с трибуны речи пытался справиться с охватившими его чувствами. С ненавистью, с яростью. И с нетерпением в том числе: вот сейчас бы с Генкой увидеться! Всего-то на пять минут, просто огорошить его свеженькими новостями.
Это чувство вдруг так захватило Романа, что его даже потряхивать начало. И голова слегка закружилась, будто от опьянения. Это уже наводило на мысли о том, что не только чувства всему виной, а что во время проповедей, ради усиления реакции верующих, возможно, применяются не только технические эффекты, но и распыляется какая-то химия.
— Брат мой, ты в порядке? — когда в зале стихли и речи, и вызванные ими истерические овации, кто-то тронул Романа за плечо.
— Да, — он убрал руки от лица. — Просто невозможно было все это слышать, оставаясь спокойным.
— Как я понимаю тебя, брат мой! Когда я слушаю речи преподобного, то все мои совершённые грехи словно рвутся из души наружу, грозя меня задушить!
— Да, это выше обычных человеческих сил! — поддакнул Ромка, надеясь, что его случайный собеседник сейчас уйдет. Но тот оставался рядом:
— Отец Никодим поручил мне проводить тебя в твое новое жилище. Теперь, после посвящения, у каждого из вас будет новое назначение и новая жизнь.
О назначениях до утра говорить было рано, а вот жизнь действительно оказалась новой. Даже душ удалось принять, пусть из соленой и неподогретой воды — пресная у них в городе была недешева, так что ее тут, конечно, не лили без счета на всех подряд, — но Роман был непривередлив, особенно после дней, проведенных в грязном и душном бараке. Слава богу, хоть вшей он там не нахватал.
Он смыл с себя всю грязь, попутно с удовольствием вдыхая запах морской воды, ассоциирующийся у него со свободой. Потом переоделся в безликую мешковатую одежду, явно закупленную руководителями секты оптом на самых низкопробных китайских фабриках. Прижимая отросшие за прошедшее время волосы, надел на голову поданный ему кожаный ремешок — отличительный знак всех «детей солнечного бога». А после под руководством своего провожатого он переехал в другое жилье.
Это был один из вольно разбросанных по лагерю летних домиков с огороженными резными перилами крылечками. В домике имелась всего одна комнатка, рассчитанная на трех человек. В ней даже были кровати! А персонально для Романа еще и пандус на крыльце соорудили, чтобы он мог заезжать в жилье на своей каталке.
Его соседями по комнате оказались старожилы — во всяком случае, Ромка не помнил их по недавно покинутому бараку новичков. А личности были запоминающиеся: седой старичок со следами бурного прошлого на лице — брат Иван, и мужчина лет сорока, судя по наколкам — бывший зэк, брат Арсений. Последний оглядел Ромку цепким, внимательным, совсем не братским взглядом. Да и брат Иван, как заметил Ромка, своего соседа скорее побаивался, чем испытывал к нему братские чувства. Но соседей по комнате здесь выбирать не приходилось, поэтому Ромка, поздоровавшись, направился к свободной кровати.
— Слышь! — едва Ромкин провожатый скрылся за дверью, брат Арсений сделал шаг вперед и пнул колесо каталки. — Ночью чтоб тишина была! Ссать захочешь — терпи до утра, но чтоб своей повозкой тут не шуршал.