Ночь Патриарха

Каждые 2–3 дня я звонила к ней домой, и девочки мне отвечали, что маме не стало лучше. Переждав ещё неделю, я опять поехала в больницу. Меня сразу насторожило, что Фаина лежала в отдельной палате под капельницей, сквозь одеяло был виден её вздутый живот — как у женщины на последнем месяце беременности. Она была в полусознании и почти не могла говорить. Посидев рядом с ней какое-то время, я подошла опять к заведующему отделением, который на мой вопрос, что с Фаиной, стал мямлить что-то невнятное. Я поняла, что диагноз они так и не поставили. И тогда я ему сказала:

— Вы можете смеяться надо мной, считать меня тёмным человеком, обвинить в мракобесии, но я уверена, что здесь не обошлось без колдовства, без преднамеренного сглаза.

Я объяснила врачу сложившуюся ситуацию, отношение к разводу родителей мужа, о моей уверенности, что именно они виноваты в том, что Фаина так внезапно и непонятно заболела.

Следует напомнить читателю, что была середина семидесятых годов, когда ещё ни о Мессинге, ни о Ванге, ни о прочих экстрасенсах типа Глобы, Чумака, Кашпировского и других, мы ничего не знали, и тогда даже само понятие «экстрасенсорика» было под запретом, поскольку считалось чуть ли ни антисоветской псевдонаукой. Поэтому можно было предположить, что врач выгонит меня, обвинив в нематериалистическом мировоззрении, но он, молодой респектабельный мужчина, подавленно молчал.

На следующий день Фаина умерла.

Таким образом, ситуация сложилась так, что мы трое были прописаны в квартире покойной Фаины, а двое детей-сирот остались прописанными в моей квартире. И тогда проще всего было бы признать обмен несостоявшимся, и все действия начинать сначала. Но вся беда в том, что пьяница-отец не удосужился до сих пор прописаться, а на мою комнату не была ордера на вселение, поскольку она была выделена мне решением райисполкома для улучшений жилищных условий и менять её я не могла. Таким образом, в комнате до сих пор никто не был прописан, и её поэтому в любой момент могли отобрать.

Я встретилась с мужем Фаины, оказалось, его звали Леонидом, и пыталась объяснить ситуацию, но он тупо стоял на том, что прописываться не будет, а хочет въехать обратно в свою квартиру.

— Эта квартира уже не ваша, а моя, — пыталась я убедить его. — И вы не можете в ней прописаться. Я согласна на новый обмен, но для этого вы должны, как можно скорее прописаться в выделенной мне для обмена комнате. Если я по вашей вине потеряю эту комнату, то ни какой суд, защищающий права детей, не заставит меня отказаться от квартиры.

Но убедить в чём-либо этого, пропившего последний разум, тупого человека было трудно — он во всём видел злой умысел.

К решению вопроса привлекли брата Фаины, очень интеллигентного на вид подполковника. Я даже удивилась, что у Фаины, ткачихи с «Трёхгорки», такой брат. Они вместе с Леонидом пришли ко мне домой, и я подробно осветила ситуацию. Подполковник после некоторых сомнений согласился со мной, что, пока ни отобрали комнату, нужно, как можно скорее, прописываться Леониду, и только после этого начинать новый, так называемый «двойной» обмен.

Прощаясь, подполковник всё-таки не удержался и сказал мне:

— Я надеюсь, вы не обидите сирот…

Из боязни пустить дело на самотёк буквально на следующий день утром мы вместе с Леонидом пошли его прописывать. Но ордер на вселение, оказалось, был уже просрочен!

Мы тотчас поехали в Райисполком, отстояли там огромную очередь и только к концу дня попали на приём к инспектору. Леонид показал свидетельство, что у него умерла жена, это сочли уважительной причиной и, о чудо, ему тут же ещё на месяц продлили ордер.

Домоуправление уже закрылось, и мы договорились с Леонидом, что он завтра прямо с утра сдаст документы без меня.

Должна отметить, что все мои «квартирные» похождения занимали уйму служебного времени, и мне приходилось как-то выкручиваться, а у нас в отделе вёлся, так называемый, «Журнал отсутствия». Поэтому я записывалась то якобы в библиотеку, то в какой-либо проектный институт, то на приём к врачу. Хорошо, что наш заведующий отделом сам не очень любил сидеть на месте, и ему все мои отсутствия были, как говорят, «до лампочки». Лишь бы выполнялся план, а в этом аспекте у него ко мне претензий не было.

На следующий день ближе к вечеру я позвонила Леониду домой — у него оказалось всё в порядке — документы приняли и через два дня велели придти, чтобы забрать паспорт с уже проставленным штампом прописки.