Ночь полководца

Свернув козью ножку и прикурив, он обстоятельно рассказал, как роте удалось ворваться в окопы первой неприятельской линии. Всю ночь шел близкий огневой бой - немцы нажимали, стремясь выбить атакующих из своего расположения. Утром наступило относительное затишье, и ему, Рябышеву, поручили доставить в тыл раненых. Но добирался он сюда с большим трудом, так как дорог больше не было.

- ...На пупе сидим - кругом вода, а спереди фрицы... - закончил он и, поплевав на пальцы, погасил окурок.

- А у меня, понимаешь, опять с ногой несчастье... В госпиталь посылают... - сказал Николай, предупреждая упрек в том, что находится здесь, а не вместе со всеми.

- Подвезло тебе, прямо скажу, - заметил Рябышев.

- Ну, какое там подвезло! - недовольно сказал Николай.

- Кто там остался - никуда не уйдет... - проговорил солдат с наивным хвастовством счастливца, и Уланов, смутившись, промолчал.

- Горбунова, старшего лейтенанта, не встречал тут? - осведомился Рябышев. - Повидать приказано...

- Повидать? Вот уж не знаю... - Николай нерешительно посмотрел на двери в палату.

- Помер? - спросил Рябышев.

- Нет еще... Погоди, я посмотрю.

Николай направился было к дверям, но они раскрылись перед ним: Маша и другая сестра вывели под руки в коридор бойца с забинтованными глазами. Полная девушка побежала к выходу, а Маша осталась, поддерживая раненого. Он стоял, напряженно вытянувшись, откинув назад белый марлевый шар своей головы.

Уланов шагнул к Маше и замялся.

- Ну? - спросила девушка, и Николай с ужасом почувствовал, что его губы растягиваются в неуместную улыбку.

- Вот тут... к старшему лейтенанту пришли, - пробормотал он, краснея.

Рябышев выступил вперед. С интересом поглядывая на необычного раненого, он пояснил, что комиссар батальона приказал оправиться о здоровье командира.

Маша отрицательно покачала головой.

- Тебя кто прислал? - переспросила она, помолчав.

- Лукин, старший политрук... Теперь он за Горбунова.

- Лукин! - сказала девушка, и лицо ее смягчилось. - Комбат вспомнил о нем... Обожди тут, пока я освобожусь... Я напишу комиссару.

- Дай ему, сестрица, креслице... Пусть посидит герой... - громко сказав рябой сержант.

Полулежа, привалившись к стене здоровым плечом, он пристально смотрел на Рябышева.

- Чего ты? - спросил Никитин.

- Он знает, чего... - Черные глаза сержанта блестели в полутьме коридора. - Он тебе сам объяснит.

Рябышев, опешив, воззрился на обидчика. Тот оглядывал его с каким-то насмешливым бешенством.

- Тише, - сказала Маша.

- А я тихо, сестрица... Пускай сам расскажет, как старший лейтенант его уговаривал: "Вставай, мать твою... вставай!"

- Не ругайтесь... - сказала девушка.

- Простите, сестрица, я около комбата был, на моих глазах его срезало... Через симулянта... Влипнул в грязь. "Убитый я..." - говорит, а старший лейтенант его поднимает... Ну, не поднял, конечно. - Сержант усмехнулся, оскалив белые зубы.

- Что цепляешься? - недоуменно проговорил Рябышев.

Он плохо помнил, как все происходило в первые часы атаки. Но ему хотелось уже уйти отсюда, и он тоскливо посматривал вокруг.

- Здоровье узнать пришел... Иуда! - сержант с особенным удовольствием выговорил последнее слово.

Маша не шевельнулась, прижав руку к груди, устремив на Рябышева синие, потемневшие, прекрасные глаза, Голикова, только что вернувшаяся, укоризненно смотрела на оробевшего бойца.

- Приказано было мне... повидать командира, - попытался оправдаться он, попятившись под взглядом многих людей и упершись в стену.

В смутных воспоминаниях Рябышева появилось уже нечто заставившее его встревожиться.

- Братцы... Да что же это?.. Да какой он? - услышали все вдруг сдавленный, как будто выходивший откуда-то из глубины голос ослепшего красноармейца.

- Бугай он, - сказал сержант.

- Бугай? - промычал раненый.

- Ростом повыше тебя на голову... Плечи тоже ничего - сажень без малого... - Неторопливо, стараясь быть точным, сержант продолжал описание: - Морда круглая, сытая...

Рябышев покорно слушал; он вспотел, но от испуга не вытирал лица.

- Руки - что кувалды... За-зря только болтаются, - дополнил сержант.

Слепой красноармеец неуверенно ступил вперед и остановился, боясь оторваться от сестры.

- Братцы! - с трудом произнес он, и это прозвучало как "ац". - Что ж это делается?

- Как я по первому разу... - умоляя, пролепетал Рябышев.

- Кровью и слезами земля умывается, - заговорил Никитин, - боец глаза отдает, бабы плачут, детишки - и те игрушкой не балуются, а ты топчешься тут перед нами - рожа гладкая, силы на двоих, только душа копеечная.

- Как я по первому разу! - громко, с жалобой повторил молодой солдат.

- Обожди, - перебил его Никитин, - не об чем тебе говорить... - Сидя на полу, он снизу вверх смотрел на Рябышева. - За свою жизнь боишься, а чужой тебе не жалко... Постарайтесь, мол, ребята, прогоните разбойника, а как протомите - и я наперед выйду.

- Не его, знать, дело - попово, да и попа не его - чужого, - сказал пожилой боец, поддерживавший перевязанную руку.