Ночь полководца

Окоп, в котором держались остатки батальона Горбунова, был отрыт противником на склоне возвышенности. Дальше, метрах в ста семидесяти двухстах, находились немцы, занимавшие вторую свою линию. В паузах между огневыми налетами бойцы слышали чужую, ослабленную расстоянием речь команду или ругань врагов. Две их контратаки были отбиты в течение дня; к вечеру установилось затишье... Но с тыла надвигалась новая опасность. Заглядывая в амбразуры, люди видели на востоке широкое, остекленевшее пространство. Солнце закатывалось на расчистившемся небе, окрасив спокойную поверхность разлива в розово-желтый цвет. Лес на горизонте утопал в бескрайной воде, одинокие деревья были похожи на плавающие кусты. Кое-где чернели еще полоски земли, но и они становились меньше с каждым часом. Вода плескалась в трех-четырех шагах от бойниц, шевеля на светлой волне обгорелые тряпки, солому, обломки дерева.

Кулагин и еще несколько красноармейцев, стоя по щиколотку в грязи, возводили бруствер на обратной, западной стороне окопа. Рябышев, получивший саперную лопатку, трудился вместе со всеми.

- Копай, копай, - подбодрял его Кулагин, - копай, пока самого не закопали...

Солдат не поднимая глаз, отмалчивался, и это подзадоривало Кулагина.

- Обмишурились вы, ребята! Таким быстрым манером в тыл смылись... Вот, думаю, ловкачи! Гляжу - назад тащитесь... Как это вышло, что вас пригнали?..

Рябышев ожесточенно шлепал маленькой лопаткой по сочащейся земле, выравнивая насыпь, словно старался заглушить беспощадный голос.

- Теперь уже никуда не смоетесь... С нашего пупа - ни туда, ни обратно... - издевался Кулагин.

Чужая неудача доставляла ему некоторое облегчение; мысль, что кто-то еще делил его участь, утешала солдата.

Вечерний луч проник в бойницу и, упав на противоположную стенку, высветил там красный четырехугольник. На лицо Кулагина, измазанное землей, поросшее темной щетиной, лег нежный розовый отблеск.

- Москвичу нашему хвост прищемили... Смех да и только... - устало проговорил он.

Уланов нашел старшего политрука в немецком офицерском блиндаже, хозяин которого бежал или был убит. Пока Лукин читал бумагу из штаба полка, доставленную Николаем и на этот раз не пострадавшую, юноша с любопытством осматривался. На столе стояли чашки из толстого белого фаянса и такой же чайник; поблескивала плоская губная гармоника. Над застеленной железной койкой был растянут на стене узкий пестрый коврик. Запах, исходивший из чужих вещей, - смесь сладковатого табака и пота, - казался необычным.

Лукин внимательно, два раза, прочел приказ, в котором предписывалось удерживать захваченную позицию впредь до прибытия подкреплений. Перевернув листок и не обнаружив ничего на обратной стороне, комиссар сложил бумагу и спрятал на груди под шинелью.

- Вам поручили что-нибудь передать устно? - спросил он, озадаченный отсутствием указаний на то, когда именно прибудут к нему подкрепления.

- Прекрасно! - проговорил он, выслушав отрицательный ответ, словно другого не ожидал. - Прекрасно! - В очках Лукина недоставало одного стеклышка, и незащищенный, широко открытый глаз комиссара как будто удивленно смотрел на Уланова.

Тому очень понравился новый комбат, хотя он и не походил на Горбунова. Но в худощавой, сутулой фигуре старшего политрука, в правильной, интеллигентной речи, в быстрых и нешироких движениях было нечто понятное, почти родственное Николаю. Даже автомат, висевший на плече Лукина, граната, прикрепленная к поясу, никого не могли обмануть, - их обладатель не казался воинственным или суровым. Его и теперь легко было представить в библиотечном зале, в лаборатории, за учительской кафедрой. И Николай, отвечая на расспросы, испытывал особое удовольствие от непринужденности, с которой держался перед командиром.

- Я слышал, что река размыла дамбу и вся долина Лопати оказалась под водой, - закончил он рассказ о своем возвращении. - Лукьянове, деревушка помните ее, теперь на Венецию похожа, - даже пошутил Николай.

Комиссар как будто не слышал его последних слов: он вскочил, шагнул к двери и остановился.

- О Горбунове ничего не знаете? - спросил он.

- Ах, да! - спохватился Николай. - Я видел его...

- Ну, ну!.. - крикнул комиссар.

- Плохо с ним...

- Да, - сказал Лукин.

- Ранен старший лейтенант... Смертельно.

Комиссар машинально потянулся к очкам, чтобы протереть их. Не нащупав стеклышка, он отдернул пальцы.

- Забываю вот, - пробормотал он.

Николай доложил все, что знал о Горбунове, потом сообщил о ранении командарма. Как ни сдерживался он, рассказывая печальные новости, голос его звучал так оживленно, что Лукин нахмурился.

- Ну что же, приступайте к своим обязанностям, - сухо сказал комиссар. - Вы ведь связной, кажется?