Ночь после выпуска

Натка плюнула в его исцарапанное лицо. Генка с силой толкнул ее на скамью. Испуганно взвизгнула подмятая Вера Жерих.

Задев плечом не успевшего откачнуться Игоря, Генка кинулся к обрыву.

С откоса из темноты долго был слышен бестолковый шум суматошных шагов.

Плотная, плоская ночь - как стена, как конец всего мира. Ночь пахла речной илистой сыростью.

17

Повернувшись в сторону бесстрастно-сумрачного учителя математики пухлой грудью, красным лицом, возбужденный, весело недоумевающий, Иван Игнатьевич всплескивал большими руками, сыпал захлебывающейся скороговорочкой.

- Иннокентий Сергеевич! Как же вы - вы! - на маниловщину сорвались? Лапушка Манилов мосты до Петербурга мысленно строил, вы же мечтаете хорошо бы деткам нашим увлекательные учебные картинки показывать, знания по самому высокому стандарту без труда выдавать. Если б это говорили не вы, а кто-нибудь из молодых педагогов, хотя бы наш новый географ Евгений Викторович, вчерашний студент, я бы нисколько не удивился. Но вы-то человек трезвый, разумный, многими годами на деле проверенный, и нате вам - в миражи ударились!

- В миражи? - Иннокентий Сергеевич оборвал веселую директорскую скороговорку.- А рассчитывать, что можно поправить нашу педагогику кустарным способом, мотыжа в одиночку свой садик, не вера в миражи?

- Мой садик - сугубая реальность,- сухо бросил со стороны Решников,- а твои упования, согласись, из области фантазии.

- Не такая уж фантастика - показ учебных фильмов. Мы и сейчас уже их время от времени показываем,- напомнил Иннокентий Сергеевич.

- Но пока революцию они нам не делают. Не-ет! - снова обрушился Иван Игнатьевич.- Революция-то случится - если случится еще! - когда специальные киностудии по всей стране станут выпускать не единицами, а тысячами такие фильмы. От нас сие не зависит, значит, нам ждать прикажете - кто-то когда-то сверху революцию сотворит. А до тех пор нам сложа ручки сидеть, Иннокентий Сергеевич, дорогой? Дети-то не смогут ждать этой высокой революции, они к нам стучаться будут - принимайте, учите, воспитывайте, мы растем, развития требуем.

- Ну что ж, будем по старинке-матушке - каждый в своем закутке, в одиночку...

- Да нет, нет! Не получается у нас в одиночку! Да оглянитесь, как живем - трясем друг друга, на ковер бросаем. Вон сейчас Ольга Олеговна Зою Владимировну бросила на лопатки, Павел Павлович - Ольгу Олеговну, вы, Иннокентий Сергеевич,- Павла Павловича, я вот вас пробую положить. И это называется жить в одиночку? Где уж...

- Бросаем на ковер, а результат? - резко спросила Ольга Олеговна из своего угла.

- А разве мы в таких битвах не добивались результатов? Вспомните, какой была наша школа лет семь тому назад. Нас тогда душили - даешь высокий показатель, и баста?! Отметки приходи-лось завышать, полных балбесов боялись на второй год оставить, до отчаянья доходили - думалось, рассадником невежества школа станет. И сходились вот так, и на ковер друг друга швыряли, и сплачивались, и разваливались, снова сплачивались, пока не победили. Теперь не показатели, а какие-никакие, но твердые знания даем. Результат это? Да! Но и этого, оказывается, мало - надели ученика, кроме знаний, еще высокими личными качествами! Вот сейчас у нас первая битва прошла, маленькая, так сказать, примерочная и пока безрезультатная. Сколько их будет, этих битв? Не знаю. Скоро ли поймаем за кончик хвоста желаемый результат? Тоже не знаю. Но убежден в одном: рано ли, поздно - чего-то добьемся. Тянем-потянем - и вытянем репку. Сами! Не ожидая, что кто-то нам руку протянет.

- Завидный у вас характер, Иван Игнатьевич,- произнесла Ольга Олеговна, подымаясь с места.

- Тренированный, Ольга Олеговна, тренированный. Вам-то известно, что меня чаще других на ковер бросают. Привычка выработалась духом не падать... Есть предложение: кончить на сегодня нашу вольную борьбу, разойтись по домам. Время-то позднее.

18

На скамье под освещенными липами металась Натка, каталась лбом по деревянной спинке:

- Он!.. Он!.. Я же его любя, а он!.. Сам-кой! О-о-о!..

Вера Жерих топталась над ней:

- Наточка, он же не только тебя, он всех... И меня тоже... А я, видишь, ничего...

- Перед всеми!.. Зачем?! Зачем?! И все вывернул!.. Не было, не было у меня тогда в мыслях дурного! Он - сам-ка!.. Подлец!

Игорь нервно ворошил свою взлохмаченную шевелюру, ходил, как маятник, от одного конца скамьи до другого, слепо натыкаясь на Сократа, прижимающего к животу гитару, на Юлечку Студёнцеву, вобравшую голову в кисейные плечики.

- Лучше бы убил меня, чем так!.. Лучше! Честней!

- Наточка, он же всех...

Сократ, не спускавший глаз с Натки, задумчиво спросил:

- А меня-то он за что? А?..

Никто ему не ответил, каталась лбом по твердой спинке скамьи Натка.

- Как-кой он! - Юлечка вся передернулась - от белых бантов в косичках до щиколоток.

- Лучше бы убил!

Игорь внезапно остановился, развернулся всем телом, уставил твердый нос на бьющуюся в истерике Натку.

- Он и есть убийца,- заговорил Игорь.- Только бескровный. Такие вот высмотрят в человеке самое дорогое, без чего жить нельзя, и...

- Как-кой он безобразный!