Ночь после выпуска (сборник)

– Не клевещите на себя.

Сулимов уставился в чашку с остывшим кофе. Аркадий Кириллович сочувственно к нему приглядывался.

– Ладно! – встряхнулся Сулимов. – Обо мне хватит. Вы попросить что-то у меня хотели, надеюсь, что не противозаконное.

– Предоставьте мне трибуну, – произнес Аркадий Кириллович.

– Что-о? – опешил Сулимов.

– Как вы считаете: должен случай с Колей Корякиным послужить уроком для учителей и для учеников?

– Уж если такое ничему не научит, то считай себя деревом, не человеком, – проворчал Сулимов.

– А вот наша школа собирается сделать вид – это нас не касается.

Сулимов замялся:

– Странно… Вчера бы я за это не особенно осуждал – на рожон лезть добровольно. Зачем?

– А сегодня? – спросил Аркадий Кириллович.

– А сегодня… что ж, может, вы и правы…

– Меня пытаются связать, требуют молчания. И не могу я говорить ученикам одно, когда остальные учителя – другое. Ералаш в головах учеников получится, а среди учителей разногласие, разброд, склоки. Действовать в одиночку?.. Нет! Должен убедить.

– Легкое занятие!

– Трудно еще и потому, что общественное мнение на стороне школы. Гороно всячески превозносил нас, газеты нас славили, родители гордились, что их дети у нас учатся. Пока не удастся перевернуть общественное мнение, уроки из случившегося скорей всего будут нежелательные. Уже сейчас Колю Корякина в классе считают чуть ли не героем.

– Та-ак! – сердито выдавил Сулимов. – Чем же я вам могу быть полезен?

– Вытащите меня на суд свидетелем. А уж обвиняемым я и сам стану.

– Трибуна?..

– Почему бы и нет? К такому процессу со всех сторон будет усиленное внимание.

Сулимов разглядывал учителя беспокойно поблескивающими глазами.

– Внимание будет… – согласился он.

– И не бесстрастное, – добавил Аркадий Кириллович.

– Да уж, сыр-бор разгорится.

– Ну а при таком пожаре у моих коллег-учителей вспыхнет совесть. Неужели вы думаете, что они останутся холодными, когда вокруг будут бушевать страсти?

– Гм… Положим.

– Положим?.. Вам этого кажется мало, Сулимов? Ой нет, люди с опаленной совестью способны на многое.

– На что?! – воскликнул Сулимов. – На то, чтобы спасти ребят от пьяных отцов, от мошенников, от шкурников, которые непременно начнут наставлять – греби все к себе, что плохо лежит?.. Для этого надо жизнь вычистить до блеска! Под силу это вам?

– Жизнь вычистить нам не под силу, Сулимов, но под силу будет показать, что такое хорошо, что такое плохо в этой еще не вычищенной до блеска жизни.

– А раньше вы разве этого не показывали?

– То-то и оно, что не все показывали, стеснялись показывать жизнь, какой она есть – нечищеной, неумытой.

– Но знали же и без вас ребята, что в семье Корякиных творится. Наружу лезло! Знали – и что?..

– А то, что тактично отворачивались – мол, не замечаем. Ложный стыд перед правдой и к ученикам перешел.

– Отворачивайся не отворачивайся, а беда все равно стряслась бы.

Аркадий Кириллович ответил не сразу, сидел, навесив голову над столом.

– А вы попробуйте представить Колю, – начал он. – Да, Колю Корякина, который делится всем, что происходит в семье, с товарищами, не стыдится, а рассчитывает на отзывчивость, не боится, что вызовет злорадный смех за спиной.

– Трудно представить.

– Трудно. В том-то и дело – герой уголовного романа, всех чуждающийся одиночка. Как вы считаете – он от природы такой нелюдим?

– Н-не думаю.

– Обстоятельства сделали?

– Скорей всего.

– Ну а если б в иные обстоятельства он попал, в нашей школе хотя бы, – каждый день сталкивался бы с сочувствием к себе, твердо знал, что может рассчитывать на отзывчивость… Скажите, могла бы ему прийти тогда в голову мысль – убью ненавистного отца?..

Сулимов, подобравшись, сидел, озадаченно помигивал. Аркадий Кириллович решительно ответил за него:

– Любая другая, но только не эта!

– М-да-а… – протянул Сулимов.

И наступило долгое молчание. Со стены улыбчиво сияла календарная золотая осень, за неприютно-черным окном монотонно и суетно трудился непрекращающийся дождь. У Аркадия Кирилловича вновь свинцово обвисли складки лица. Сулимов пошевелился.

– Пора мне и честь знать… Но еще вопросик, если позволите, на прощание: ту игру, о какой вы мне рассказывали… кончите или как?

– Игру нашу закончил Коля Корякин.

– Охоту отбил, что ли?

– Перед необходимостью поставил – ищите путь друг к другу. А это уже не игра, это серьезное.

Аркадий Кириллович устало смотрел на свои руки, крупные, отдыхающе лежащие на столе.

– Ну и суд же будет… – вздохнул Сулимов. – Свидетели станут брать на себя вину за преступление, защитник окажется в положении обвинителя, а обвинению ничего не останется как только взять на себя роль защиты…

В прихожей раздался короткий, как всхлип, звонок. Тяжелые складки на лице Аркадия Кирилловича тронулись в недоумении, он поднялся, поспешил к двери.

За дверью стояла Соня – обвалившиеся плечи и руки, слипшиеся от дождя прямые волосы, стертое лицо.

Аркадий Кириллович посторонился, молча кивнул – заходи.

Она перешагнула за порог, беспомощно остановилась, бескостная, спеленатая мокрым плащом, с усилием держащаяся на ногах. Губы ее неподатливо пошевелились, но звука не выдавили.