Ночь после выпуска (сборник)

– Я просто хочу, чтоб учителя, с которыми я работаю, открыли глаза на опасность… Грозную опасность, Зоя Владимировна! Я ее и раньше чувствовала, но сейчас она для меня открылась с особенной отчетливостью. Так ли уж редко мы выпускаем людей ничем не интересующихся, ничем не увлеченных? Но должны же они занять чем-то себя, свой досуг. Хорошо, если станут убивать время безобидным забиванием козла, ну а если водкой… Мало ли мы слышим о пьяных подростках! Вспомните нашумевшее два года назад судебное дело. Три подгулявших сопляка семнадцати-восемнадцати лет среди бела дня на автобусной остановке пырнули ножом женщину. Так просто, за косой взгляд, за недовольное слово – трое детей остались без матери.

Директор досадливо крякнул:

– Ну, знаете ли!

– Они же не с нашей улицы, из чужой школы. Вы это хотите сказать, Иван Игнатьевич?

– И на солнце бывают пятна. Не связывайте патологическое уродство с нашим обучением.

– А вы забыли, что в прошлом году уже нашего ученика, Сергея Петухова, милиция задержала в пьяном виде. Он не убивал, да! Но к водке-то потянулся! Почему? Семья испортила? Нет, семья хорошая: мать – врач, отец – инженер, оба уважаемые люди, в рот не берут спиртного. Товарищи дурные сбили с пути? Но эти товарищи, как оказалось, тоже бывшие ученики, их-то кто испортил? Был пьян, попал в милицию. Можно ли поручиться за пьяного недоросля, что он не совершит преступления?

Иван Игнатьевич ничего не ответил, смотрел в пол, сосредоточенно сопел. Нина Семеновна глядела на Ольгу Олеговну от дверей остановившимися глазами. Физик Павел Павлович хмурился и курил. На искалеченном шрамом лице математика Иннокентия Сергеевича подергивался живчик – верный признак, что взволнован.

Зоя Владимировна в общей тишине медленно-медленно поднялась со стула.

6

Юлечка Студёнцева выпила за Наткино счастье, и Натка не возразила, не фыркнула в ответ – приняла. А раз так, то стоит ли расстраиваться, что она, Натка, не поддержала его, Генки, тост. Просто, как всегда, показывает норов, дурит. Пусть себе…

И Генка освобожденно оглянулся.

Перед ним стояли товарищи. Все они родились в один год, в один день пришли в школу, из семнадцати прожитых лет десять знают друг друга – вечность! И Генка вспомнил щуплого мальчишку – большая ученическая фуражка, налезающая на острый нос, короткие штанишки, тонкие ноги с исцарапанными коленями. Это Игорь Проухов, начавший теперь уже обрастать бородой. Помнит, и хорошо, Сократа Онучина: мелкий вьюн, пискляв, шумен, совался постоянно под руку, а в драках кусался. И Юлечку помнит, она, кажется, и не изменилась, даже подросла не очень – была серьезная, такой и осталась. А вот Натку, как ни странно, в те давние времена, в первый год учебы, Генка совсем не помнит. Веру Жерих тоже… Трудно поверить, что Натка долгое время могла не замечаться.

Перед Генкой стояли его товарищи, и только теперь он остро почувствовал, что скоро придется расставаться, иные люди войдут в его жизнь, иной станет сама жизнь. Какой?.. Кто знает эту тайну тайн? Сжимается сердце, но нет, не от страха. Генка привык, что все кругом его самого побаивались и уважали. Тайна тайн – в неизвестном-то и прячутся неведомые удачи. Странно, что Юлька Студёнцева – тоже ведь удачлива! – сегодня какая-то перекрученная. В попутчики вдруг навязывалась… Генка был благодарен Юлечке и жалел ее.

– Это хорошо же, хорошо! – заговорил он с силой. – Тысячи дорог! На какую-то все равно попадешь, промашки быть не может. Ни у тебя, Юлька, ни у меня, ни у Натки… Вот Игорю труднее – одну дорогу выбрал. Тут и промахнуться можно.

– Старичок! Без риска нет успеха! – отбил Игорь.

Юлечка с горячностью возразила:

– Даже если Игорь и промахнется… Тогда у него будет, как у нас, те же тысячи без одной дороги. Счастливый, как все. Он что-то не хочет такого счастья, и я не хочу! Хочу тоже рисковать!

– Человек – забыли, фратеры, – создан для счастья, как птица для полета! – провозгласил важно Сократ. – Лети себе, куда несет. – Он забренчал: – «Эх, по морям, морям, морям! Нынче здесь, а завтра – там…» Вот так-то!

– Птица-то и против ветра летает, – напомнил Игорь. – А ты не птица, ты пушинка от одуванчика.

– Пушинки-то с семечком. Куда ни упадем – корни пустим… – Генка с хрустом потянулся. – И вы-рас-тем!

– На камни может семечко упасть, – напомнила Юлечка.

Натка молчала, как обычно, с невозмутимостью, застыв в отдыхающей позе – вся тяжесть литого тела покоится на одной ноге, рука брошена на бедро. Она лениво пошевелилась, лениво произнесла:

– Летать. Мыкаться. Лучше ждать.

Вера вздохнула:

– Тебе, Наточка, долго ждать не придется. Ты, как светлый фонарь, издалека видна, к тебе счастье само прилетит.

– Какие мы все разные! – удивилась Юлечка.

Сократ неожиданно с силой ударил по струнам, заголосил:

– «За что вы Ваньку-то Морозова? Ведь он ни в чем не виноват!..» Праздник у нас или панихида, фратеры?

– И то и другое, – ответил Игорь. – Погребаем прошлое.

Вера Жерих снова шумно вздохнула:

– Скоро разлетимся. Знали друг друга до донышка, сроднились – и вдруг…

– А до донышка ли мы знали друг друга? – усомнился Игорь.