Ночь предопределений

— Да, — кивнул Сарсен. — Приезжему. — Он поднес ко рту мозговую косточку и пососал с разрубленного конца. — Тут один… Приезжий. Ни в чем не разобрался, со знающими людьми не посоветовался… И сам запутался, и всех запутал… Ну, ладно, — сказал Сарсен, — с ним еще разберутся. — И постучал костью по донышку тарелки, выколачивая мозг.

Судя по всему, он говорил о Сергее.

— Э нет, — Жаик потянулся со своего места и похлопал Феликса по плечу, — Феликсу эти наши истории слушать ни к чему, не для того мы собрались. У него свои планы… Ты расскажи, Феликс, про свои творческие планы, про замыслы… Расскажи, поделись… Я Сарсеке кое-что про тебя рассказывал, теперь ты сам… Не так уж часто к нам приезжают писатели, правда, Сарсеке?.. — Он разлил по стопкам остатки.

Сарсен снова постучал по тарелке костью.

— Да, — сказал он, — творческие планы… — Он зажал кость в кулаке, а другую руку занес вверх и с силой ударил по мосластой головке ложкой. Серый комочек шлепнулся на тарелку. — Мелкий человек, — сказал Сарсен и — едва ли не впервые — поднял на Феликса глаза. — Местные условия, — сказал он. Взгляд у него был тяжел, непроницаем. — Нужно знать местные условия. Вы в наших краях бывали, знаете, какие у нас условия. Для начала возьмем корма, — сказал он. — Начнем с кормов…

— За нашего Сарсеке, — сказал Жаик, приглушающе поднимая свою стопку. — За ваше здоровье, Сарсеке.

— Во-первых, корма, — сказал Сарсен. Опрокинув стопку, он поддел на кончик ножа сероватый студенистый комок, поднес к сложенным в трубочку губам, с шумом вдохнул воздух — и Феликсу показалось, бабочка вспорхнула и пропала у него между губ. — Корма, — сказал он. — У нас тут сложные условия. Планы с каждым годом растут, обязательства увеличиваются, а корма?.. Люди за триста, за пятьсот километров скот пасут, по степи из конца в конец отары гоняют…

Жаик кивнул.

— А все почему? — сказал Сарсен. — Машины всю степь раздавили, колесами всю землю в пыль растерли… Когда летишь на самолете, сверху видно.

Феликсу и в самом деле вспомнились белые, тугие шнуры дорог, плывущие за стеклом иллюминатора — то скрещиваясь, то разбегаясь по всем направлениям.

— Он правильно говорит, — сказал Жаик. — Ты мне объясни, Феликс, в мою глупую голову не укладывается, — он согнутым пальцем постучал себя по виску. — Почему через поле, где пшеница растет, никто на тракторе не поедет, и по саду, где яблони цветут, какой-нибудь самосвал не пустят, а по степи, где скот пасется, каждый прёт на чем и куда хочет? Почему так?..

— Чабаны, — сказал Сарсен. — Старых чабанов, которые и степь, и пески, и каждый колодец знают, мало остаётся, а молодые парни в город едут, на учебу. Их никакие деньги не удержат…

Он говорил о кормах, о степи, о чабанах так, словно именно Феликс во всем был виноват… Но, несмотря на это, Феликсу — была минута — показалось, что прежнее надменно-непроницаемое выражение на лице Сарсена подтаяло и вот-вот уступит место чему-то другому… Но Сарсен тут же спохватился.

Барабаня пальцами по клеенке, на которой, сбоку от его тарелки, была сложена горка костей, он говорил, как и раньше, глядя не на Феликса, а куда-то мимо, лишь по касательной, на уровне уха, задевая его взглядом:

— Сложные вопросы. Государственные. Вот над чем думать надо, если ты за общее дело болеешь… Думать, а не доносы писать!.. Тем более, люди у нас такие, что себя не жалеют — для народа, для государства. Работают, трудятся… По всем показателям, — сказал Сарсен. — Передовой район, столько лет знамя держали… Мелкий человек, — сказал Сарсен. — Мелкий, мелкий человек… Два плюс три — он это знает, а больше ничего не знает. А мы тоже это знаем — два плюс три… И еще кое-что знаем!.. Ты если людям хочешь помочь — помоги. Помоги! — Он пристукнул по столу кулаком. — А если вредить хочешь — мы этого не позволим! Нет!.. — Он стукнул покрепче, горка костей рассыпалась.

То, что Феликс теперь слышал, до такой степени совпадало с тем, о чем догадывался он еще в гостинице, узнав от Сергея об этой истории, что оставалось лишь дивиться собственной прозорливости… Феликс усмехнулся, слушая Сарсена. А башку ему здесь открутят, подумал он о Темирове. И запросто…

— А вас почему все это интересует? — перехватил Сарсен его усмешку и облизнул толстые губы.

Жаик тут же пододвинул ему пиалу с сурпой.

— Да нет, — проговорил он торопливо, — это его не интересует, у него совсем другие планы… — и призывно взглянул на Феликса.

— У меня другие планы, — выдавил из себя Феликс.

— А… Это хорошо, — сказал Сарсен. (Он в самом деле дурак или прикидывается? — подумал Феликс. Но Сарсен был непроницаем.) Вы лучше о чабанах напишите, — сказал он. — На отгон поезжайте, на отгон… Если надо, мы вам в редакции машину дадим. И у Жаке машина, он вам на день-другой уступит…

Жаик кивнул.

— А мы опубликуем, — сказал Сарсен. — Очерк. О чабанах…

— Я подумаю, — сказал Феликс.

Он и сам не заметил, как руки у него сжались в кулаки.

5