Ночь предопределений

Удар был, что называется, под дых, крепкий удар, хотя сам Жаик, похоже, и не подозревал этого. Но Феликс это ощутил, и пока Жаик отсутствовал, он попытался оправиться, подыскать достойный ответ. «А сам ты…» И с каким добродушием это было сказано…

Христос, подумал он. Голгофа, статистик… Да я-то здесь при чем?.. Последние слова были те же, что и в разговоре с Айгуль, хотя он этого не заметил. Нет, в самом деле… Ему стало душно в комнате с наглухо затворенными окнами. Ноги занемели от сидения в непривычной позе, в коленях поламывало. От испеченных в жиру баурсаков, от прослоенного салом чужука, пальцы лоснились. Он поискал, чем бы вытереть руки, и поднялся, с наслаждением разминаясь.

Он поднялся как раз в тот момент, когда в комнату вернулся Жаик с еще одним гостем, то есть он, разумеется, вошел за ним, пропустив нового гостя вперед, и получилось так, словно Феликс поднялся тому навстречу. Вошедший, должно быть, расценил это по-своему и с подчеркнутым достоинством протянул Феликсу руку. Скорее даже не протянул — подал, отметил про себя Феликс, с неловкостью за свои жирные от баурсаков и чужука пальцы, пожимая почти не гнущуюся ладонь.

Жаик представил их друг другу. Звали вошедшего Сарсен Баймурзин, работал он в редакции местной газеты, — и то, и другое Феликс пропустил мимо ушей. Без особого интереса Феликс рассматривал, сидя за столом, его лицо, широкое и бледное редкой в этих местах бледностью, скорее всего — нездоровой. О чем ни заходил разговор, оно сохраняло выражение значительности и важности… Нет, не значительности и важности, это было бы слишком просто, а — непроницаемости… Вот именно, подумал Феликс, непроницаемости… Даже за тусклой улыбкой, иногда его освещавшей, чудилась тонкая, откованная из стали броня, прочный, укрытый под одеждами панцырь… Он не знал, как вести себя с этим неожиданно возникшим гостем, пока не заподозрил, что его появление было предусмотрено, и мало того, что предусмотрено, — в нем для Жаика и заключалась главная цель, так сказать — кульминация их сегодняшней встречи.

Он догадался об этом, когда — уже под самый конец — разговор повернул на его «творческие планы» (сочетание слов, равное скрежетанью вилки по тарелке!), и Сарсен медлительно, с достоинством выложил на стол новенький блокнот и свинтил колпачок с ручки, блеснувшей, как острым клювиком, золотым пером, — то есть, когда и догадываться ни о чем не надо было, до того все было ясно… О Жаик, добрейшая душа, решивший хотя бы отчасти компенсировать неудачи Феликса с помощью опубликованного в районной газете интервью!..

А пока Хадиша принесла блюдо с вареной бараниной, и Жаик принялся разделывать его тонким, сточенным изнутри дужкой ножом.

— Мы тут о Казбеке Темирове речь вели, — сказал он, подключая гостя к оборванному разговору.

Сарсен кивнул, наблюдая за ловкими, привычными движениями, которыми Жаик состругивал мясо с костей.

— Мелкий человек, — сказал он. — Зачем о нем говорить… — И взглянул на Феликса.

— Писателю все нужно знать, всем интересоваться, — сказал Жаик, горкой накладывая мясо — сначала в тарелку Феликса, потом — Сарсена.

— Да, — кивнул Сарсен. — Писателю.

Душистый парок, вяло курящийся над мясом, пахнул одуряюще. Чем? — подумал Феликс. — Мясом. Попросту — мясом. То мясо, которое кочует по холодильникам, так не пахнет.

— Мелкий человек. — Сарсен прикрыл стоящую перед ним стопку ладонью.

— Одну, — сказал Жаик.

— Нельзя, — возразил Сарсен. — Медицина не разрешает.

— Одну, — сказал Жаик. — Одну всегда можно.

— Одну, — Сарсен убрал руку. — За гостя.

— За нашего гостя, — сказал Жаик, озаряясь улыбкой и выделяя интонацией «нашего».

— За нашего гостя, — Сарсен блекло улыбнулся, глядя на Феликса поверх поднятой стопки.

После чайной с ее неизменной яичницей, а сегодня, к тому же, и вполне голодного утра, Феликсу стоило труда, блюдя положенный этикет, есть сочное, уваренное мясо не спеша, кладя в рот по ломтику.

— Почему же именно — мелкий? — спросил он.

— Да, — сказал Сарсен. — Мелкий. Очень мелкий… Только мелкий человек может плюнуть в глаза — всем людям, всему району. — Он прожевал кусочек мяса, проглотил, вытер замаслившиеся губы тылом ладони. — Так я понимаю. Так все у нас понимают. — Должно быть, от съеденного мяса лицо его порозовело.

А ведь ему, пожалуй, если и тридцать, то с небольшим, совсем небольшим гаком, решил Феликс, заново приглядываясь к гладкому, без единой морщинки, лицу Сарсена с туго натянутой кожей, к черным, гладко зачесанным волосам… Нет, подумалось ему, этот на Голгофу не взойдет… Даром что возраст подходящий…

— А вы, — сказал Сарсен, принимая из рук Жаика заново наполненную тарелку, — а вы как понимаете?

— Как понимаю?.. — переспросил Феликс, не ожидавший столь прямого вопроса. — Пожалуй, я еще не успел во всем разобраться…

По короткому вздоху Жаика он понял, что в чем-то сплошал.

— Приезжий человек, — сказал Жаик, опустив глаза. — Приезжему человеку сразу во всем разобраться — дело не простое.