Ночь, придуманная кем-то

В салоне нестерпимо воняло. Он бросил опустевшую канистру на соседнее с водителем кресло и вытолкнул гадостный запах из горла:

- Спички есть?

- Откуда, я же не курю! Может, в машине валяются?

"Дежурный тоже не курит", - подумал человек и вылез наружу. Жанна вылезла следом - ничего не понимающая, заспанная, начинающая сердиться. Абсолютно чужая. Абсолютно.

Людей в городе прибывало, появились первые одинокие силуэты с куличами и крашеными яйцами в полиэтиленовых пакетах. Что за безумцы? Что за фанатики? Можно спать и спать, сберегая силы для долгожданного завтрака, но люди выползают на улицу, бредут куда-то, бредут... Ах, ведь сегодня Пасха! Праздник праздников... Зачем?

Какой в этом тайный смысл?

- Что ж вы меня не разбудили! - Жанна неуверенно осматривалась. - А где Сашуля?

Не понимала, что любое слово - бессмыслица. Двинулась с места, хромая, морщась, придерживая пострадавшее бедро рукой. Обогнула машину, осторожно ступила на проезжую часть, подошла к молодому человеку и обняла его, сунув ладони ему под куртку. Тот дернулся. Чуть ли не отпрянул, испуганно глянув на нее.

- Что происходит? - окончательно растерялась она.

Сегодня полагается всех прощать, - хотел ответить он. Сегодня полагается со всеми мириться... Он хотел ответить, но случайный прохожий уже вывернул из-за угла, и тогда человек торопливо шагнул на тротуар, стараясь забыть о том теплом и ласковом, что коснулось его на мгновение:

- Извините, у вас есть спички?

- Тебя так же с праздником, земляк, - весело откликнулся прохожий. У меня и сигареты есть, американские.

- Спасибо, я не курю.

- А-а, понимаю, даме нужно, - коротко гоготнул мужчина. - Они нынче все курят, дурочки... - и протянул картонный коробок. - Дарю. Передай ей, что Гурам не жадный.

Дальше было просто: человек залез обратно в машину, устроился поудобнее и собрался чиркнуть спичкой. "Иисус воскрес", - сказал он... Но спичка не чиркнулась - выпала из деревянных пальцев.

- Игорь, ты сдурел? - пискнул кто-то рядом.

- Надо сжечь труп, - объяснил он и неуклюже выбрался наружу. В пальцах возник крохотный трепещущий огонек. Человек приподнял капот двигателя и опустил руку туда. Железная щель жарко выдохнула ему в лицо.

- Бежим! - сумасшедше заорал кто-то.

Ноги сами рванулись вон. Сзади пылал костер, стремительно набирая мощь. А наперерез удиравшим мчался третий персонаж - тот самый весельчак, отдавший коробок спичек.

- Что же вы делаете, ублюдки! - зарычал весельчак и в гневном броске поймал героя за воротник. Однако Жанна была рядом - мучительно ковыляла следом. Бесстрашная Жанна, бесконечно преданная любимому человеку. Она крутанула здоровой ногой, и воротник освободился. Она боком упала на асфальт, и враг опрокинулся тоже. А потом за спинами бегущих ударил взрыв, но они были уже далеко. Вокруг мелькали солнце, вода, дворы, переулки, потом навстречу открылся перекресток, незнакомый, широкий, и Жанна захрипела:

- Да стой ты, хватит! Никто же не гонится!

Он перешел на шаг, содрогаясь от нехватки воздуха. "А может, не было ничего такого?" - подумал он, задыхаясь. Оказывается, он все еще надеялся. Вот почему спичка не сразу зажглась, вот почему выпала из пальцев... Женщина догнала его, волоча ненавистную ногу, и заорала, вне себя от злости:

- Объяснишь ты, что произошло!

- Ты его любила, да? - безжизненно спросил он.

И остановился.

- Кого?

- Юрия. Мужа Бэлы.

Она загнанно смотрела на него. Она страшно молчала, и тогда он снова заговорил, терзаемый дурацким чувством вины:

- Понимаешь, я звонил следовательнице. Ей Бэла какую-то кассету отдала, на которую тебя Юрий записал... если не врет, конечно...

Будто не обвинял, а оправдывался. Будто ждал, что его пожалеют. Тоскливая мальчишечья надежда... Он нестерпимо захотел взять свою женщину за руку, чтобы хоть на мгновение вернуть себя в прошлую жизнь, но сделать это оказалось труднее, чем посмотреть ей в глаза. Тем более, что она бессильно привалилась к оштукатуренному углу дома, пачкая себя грязно-белым, и отвернулась.

- Скажи, - отчаянно попросил человек, - ты с ним...

И чуть не умер под лавиной отвратительных слов, которыми можно было закончить фразу.

- Скажи, он тебя... - потный кошмар вновь крутился в голове.

Женщина сползла по стене дома на корточки, превращая свою куртку в нечто совсем уж неприличное. Она зажмурилась, сморщила изуродованное кровоподтеком лицо и заколотила затылком в петербургский камень. Молча, страшно.

И надежда рухнула.

- Понятно... - сказал он. - Раньше я думал, что есть женщины чистые и грязные... а теперь я знаю, что все женщины грязные.

Получилась фальшь, реплика из провинциального театра, - он осознал это каждой клеткой страдающей плоти, - и ничего больше не оставалось, кроме как отойти, оступившись на спуске с тротуара, затем подняться с колен и снова идти, сжав в кулаки ссаженные об асфальт руки. А женщина сзади наконец зарыдала, бормоча сквозь спазмы в горле:

"Мразь... Ну, мразь... Что ему, трахнуть меня было мало?.. Чокнулся со своим видиком, режиссер поганый... Мужики проклятые, самцы членистоголовые... Ненавижу всех! Ненавижу, ненавижу..."