Ночь разбитых сердец

Брайан шел сквозь рассеивающийся туман среди толстых стволов, покрытых ярко-розовыми и красными лишайниками, среди папоротников и низкорослых, похожих на кусты пальм. Высокий худой мужчина, телосложением очень похожий на отца, со смуглой кожей, темными взлохмаченными волосами, холодными синими глазами и твердыми неулыбчивыми губами. Женщины находили его длинное грустное лицо привлекатель­ным, а в печальном изгибе рта видели вызов и стремились заста­вить эти губы улыбнуться.

Свет слегка изменился, пора было возвращаться в «Приют», чтобы приготовить постояльцам завтрак.

Брайан чувствовал себя на кухне так же свободно, как в лесу, и его отец считал это еще одной из странностей сына. Но Брай­ан не обижался: он, в общем, готов был признать, что, если мужчина зарабатывает себе на жизнь стряпней и ему это нра­вится, в нем наверняка есть что-то странное. А то, что отец опа­сается, не «голубой» ли он, даже развлекало.

Если бы они открыто говорили на подобные темы, Брайан объяснил бы отцу, что можно наслаждаться жизнью, взбивая безупречное безе, и при этом предпочитать женщин для заня­тий сексом. Но он не привык ни с кем обсуждать свою личную жизнь.

Еще он мог бы сказать отцу, что склонность к отчужденности является фамильной чертой Хэтуэев…

Брайан шел по лесу беззвучно, как олени, водившиеся здесь. Чтобы доставить себе удовольствие, он решил вернуться круж­ным путем вдоль Лунного ручья. Три оленихи мирно пили воду в таинственно мерцающей тишине. Туман змеился вокруг них, словно струйки белого дыма.

Еще есть время, подумал Брайан. На острове всегда есть время. Он уселся на упавшее дерево и стал с наслаждением на­блюдать за расцветающим утром.

Остров протянулся на тринадцать миль в длину и всего на две мили в самом широком месте. Брайан прекрасно знал и любил здесь каждый дюйм: выжженные солнцем песчаные пляжи, прохладные сумрачные болота с древними невозмутимыми крокодилами, дюны, влажные холмистые луга, окаймленные моло­дыми соснами и величественными дубами.

Однако больше всего он любил лес с его темными укромны­ми уголками, полными неразрешимых загадок.

Он хорошо знал историю острова. Когда-то рабы выращива­ли здесь хлопок, а его предки сколачивали на этом свои состоя­ния. Остров был поделен между несколькими семействами. Его хозяева становились судовладельцами и стальными магнатами, состояния продолжали увеличиваться и то ускользали, то вновь возвращались в их руки. Теперь деньги уже были не те, что прежде, но остров оставался в руках потомков тех хлопковых королей и стальных императоров. Их дома, выглядывающие из-за дюн, скрывающиеся под сенью деревьев, возвышающиеся над широкой лентой Пеликанова пролива, переходили от поко­ления к поколению, и до сих пор только горстка семей могла назвать остров своим домом.

Но в этот маленький рай традиционно съезжались богачи – охотиться на оленей и диких кабанов, собирать раковины, ло­вить рыбу в реке и океане.

В летнюю послеобеденную жару они отдыхали на верандах, а рабы разносили бокалы с холодным лимонадом. По вечерам в бальном зале господского дома в свете свечей, мерцающих в хрустальных люстрах, кружились блестящие пары, в карточном зале, попивая отличный южный бурбон[1] и дымя толстыми ку­бинскими сигарами, беспечно играли в карты мужчины.

Тогда «Приют» был замкнутым мирком для избранных, сим­волом образа жизни, обреченного на гибель.

Отдыхающие до сих пор приезжали на остров, несмотря на его уединенность, а может быть, и благодаря ей. Чтобы сохра­нить собственность, Хэтуэям пришлось превратить часть дома в гостиницу.

Брайан знал, что его отец ненавидит каждый шаг, даже звук шагов посторонних на своем острове. Только по этому пово­ду – и Брайан это помнил – спорили его родители. Аннабелл хотела открыть остров большему числу туристов, привлечь сюда людей, создать круг постоянных гостей, оживить жизнь остро­ва. А Сэм Хэтуэй настаивал на том, чтобы сохранить все неиз­менным, нетронутым, и контролировал число отдыхающих и экскурсантов, как скряга, неохотно выдающий мелкие монетки. И, в конце концов Брайану стало казаться, что он понял, почему его мать сбежала, – здесь ей не хватало людей, лиц, голо­сов.

Теперь же для Сэма Хэтуэя этот остров превратился в памят­ник неверной жене. Это был его счастливый дар и его прокля­тие.

Однако, несмотря на все свои старания, отец не мог остано­вить изменения, как не мог остановить наступление на остров океана.

Брайан и сам не приветствовал изменений, но в гостинице они были необходимостью. А гостиницу он любил и, если чест­но, наслаждался даже выполнением своих повседневных обя­занностей. Брайан любил и постояльцев. Ему нравилось слы­шать чужие голоса, наблюдать за чужими привычками, слушать разные истории из чужих жизней, чужих миров.

Он не имел ничего против других людей – до тех пор, пока они не выказывали намерения остаться. А впрочем, в глубине души он не верил, что люди могут оставаться здесь надолго.

Вот Аннабелл не осталась.