— Слушайте! Старики моего возраста — когда за семьдесят — обычно чудовищно бестактны. Особенно — под банкой. Им всегда кажется, будто им в жизни что-то недодано, и поэтому они позволяют себе… Короче, я не являюсь интеллигентным исключением. Как называют вас барышни в минуты близости? Ну, не говорят же они вам «Ангел мой!»… Наверное, существует какая-то уменьшительная форма…
— Да нет, — тихо проговорил Ангел. — Так и говорят.
— Как?!
Ангел смутился и покраснел:
— Ну, как вы сказали… Иногда эти два слова меняются местами — «мой Ангел»… Но вообще-то, Владим Владимыч, я ничейный Ангел. Я уже давным-давно никому не принадлежу. С детства. Так сказать, Ангел — сам по себе. Единица совершенно самостоятельная.
Мне показалось, что двумя последними фразами Ангел мягко и с достоинством вывел меня из того бездарного словесного тупика, в который я сам себя и загнал. И я облегченно налил себе в стакан еще немного джина.
Но выпить не успел. Раздался стук в дверь. Чуточку громче, чем следовало, я прокричал:
— Да, да! Пожалуйста!..
Дверь в купе отворилась, и проводник спросил:
— Еще чайку не желаете?
Сейчас, спустя некоторое время, когда вся эта невероятная история снова встает у меня перед глазами, я отчетливо припоминаю, что, разглядывая этого здоровенного парня с таким забавным именем — Ангел и внутренне хихикая сам над собой, я все время безумно хотел представить себе размах его возможных крыльев. Если бы он в самом деле был Ангелом…
А так как много лет тому назад, в молодости, я неплохо знал такой узкий предмет, как «Теория полета», то, прикинув на глаз массу его тела — килограммов в девяносто, я приблизительно представил себе необходимую «силу тяги» для его веса, предположил наиболее оптимальные «углы атаки» его крыльев и почти безошибочно вообразил вектор «подъемной силы» с учетом возможного «лобового сопротивления». Ну и так далее…
Путем нехитрых прикидок получалось, что размах его «ангельских» несущих плоскостей — в смысле «крыльев» — должен быть от консоли до консоли… Вернее — от правого крайнего перышка левого крыла до последнего пера правого не менее пяти метров!
— Ну что за ерунда, Владим Владимыч?! — помню, сказал мне тогда Ангел, укладываясь в узкую купейную постель. — От силы два, два с половиной метра.
Когда он успел переодеться в какую-то цветастенькую пижаму — я с нетрезвых глаз и не сообразил.
— Вы что мне вкручиваете? — рявкнул я на него. — Это на ваши девяносто килограммов веса?
— На какие «девяносто»? Когда крылья были мне положены по штатному расписанию — во мне было сорок пять… Я был ребенком. Подростком, если хотите. Что-то вроде сегодняшнего пятиклассника. А вы — «пять метров», «пять метров»… В то время мне ими и не взмахнуть было бы.
— Но я же делал расчет на ваш сегодняшний вес, — возразил я ему и в ту же секунду спохватился.
Этот сукин сын опять вслух ответил моим дурацким мыслишкам!
— О, черт вас подери, — простонал я.
— Вот это уже совсем ни к чему, — строго сказал Ангел.
— Не понимайте все буквально и немедленно прекратите демонстрировать мне свои паранормальные фокусы!.. — окрысился я. — Не смейте подглядывать за моими мыслями!
— Да ради всего святого, — досадливо произнес Ангел.
Он сунул руку под стол и достал из своего портфеля очки и свежий номер «Московского комсомольца». Надел очки и сказал, вглядываясь в подборку отдела происшествий на первой странице «МК»:
— Но когда вы начинаете выдумывать обо мне всяческие небылицы, да еще и пытаетесь обосновать их своей примитивной «Теорией полета», которая ко мне не имеет никакого отношения, я просто обязан вмешаться, чтобы элементарно уберечь вас от ваших же заблуждений! В конце концов, это мой профессиональный долг.
— Какой еще «профессиональный долг»?!
— Обыкновенный. Ангельский. Так сказать, долг нормального Ангела-Хранителя.
Только в эту минуту я вдруг неожиданно сообразил своим усталым полупьяным мозгом, что обычный спальный вагон «Красной стрелы», несущийся сквозь тревожную российскую ночь из Москвы в Санкт-Петербург, в замкнутом пространстве небольшого двухместно купе объединил меня — ни во что уже не верующего, постоянно и охранительно настроенного скептически, ну, просто очень пожилого человека, чей возраст в цифрах и выговаривать-то уже противно, — с Настоящим Ангелом-Хранителем в облике молодого, наверное, очень сильного физически, но поразительно мягкого, даже слегка женственного и на удивление совершенно современного и явно неглупого человека.
Именно невероятность ситуации почему-то не допускала ни малейших сомнений в истинности происходящего, а также абсолютно не располагала к каким бы то ни было проявлениям привычно-защитного, слегка циничного скептицизма.
От потрясения мне ничего не оставалось делать, как только немножечко выпить. Прямо из горлышка бутылки. Запил «Бифитер» остывшим чаем и осторожно спросил:
— Слушайте!.. Так вы что… В самом деле? Этот… Ну, как его?.. Ангел?!!