Ночь с Ангелом

Однако плакал я очень даже осмысленно: все прикидывал и так и этак — не я ли сам виноват в том, что произошло? А может быть, не эту дурацкую «завтрашнюю газету» нужно было сочинить, а что-нибудь другое?.. Но я же спасти хотел! И не только уберечь его от самоубийства, но и дать возможность заплатить тому посольскому «инспектору», чтобы уехать домой в Ленинград! В конце концов, это и было основной задачей моей Наземной практики — постараться максимально оградить и без того уже исстрадавшегося Лешку Самошникова от лишних, как он сам говорил, «…болей, бед и обид». И потом… Вот это столкновение с бензовозом, этот взрыв на ландштрассе при въезде в город — что это было?! Кара Небесная?!! Если да — то за что?! Или это нужно квалифицировать как самое обычное дерьмовое ротозейство и равнодушие? Неужто эта Земная зараза достигла и наших Высших Сфер?.. Значит, вся эта всемирная трепотня о Его Высшей Справедливости, Всемогуществе и Всесилии — сказочка? Миф?.. Где же была «Могучая длань Господа», когда гигантский бензовоз мчался на счастливых и окрыленных Лешку и Гришу?! Где же ты был, Господи?!! Да и есть ли ты вообще?.. — плакал я безутешно.

Но доплакать до каких-либо логических умозаключений мне не дал неожиданный приход сотрудников криминальной полиции во главе с хаузмайстером. Это что-то среднее между русским дворником и управдомом… Да что я вам-то объясняю? Вы это лучше меня знаете, Владим Владимыч.

С книжного стеллажа я прихватил две аудиокассеты с Лешиным голосом — на одной русские романсы, на второй — поэзия: Пастернак, Заболоцкий, Мандельштам, Блок.

Спрятал их в свой рюкзачок, в который обычно запихивал крылья, когда для дела приходилось «являться» людям на глаза, утер слезы рукавом и тем же путем — сквозь блочную стену дешевого немецкого новостроя — вылетел на свежий воздух.

Лечу над городом и думаю — как бы мне в навчу резиденцию влететь поаккуратнее, потише, чтобы Старика не потревожить. Уж так он перепугался моего Вероотступничества! Хорошо, что я ему лишнюю ложечку амброзии подмешал в тот коктейль. Амброзия в таких случаях очень успокаивает. Просто превосходный релаксант…

Прилетаю, а там — здрасте, пожалуйста!

Старик мой не спит, сидит в углу нахохлившись, физиономия покрыта нервным склеротическим румянцем, на меня не смотрит, а за нашим обеденным столом восседают три строгих взрослых Ангела!

Вернее, двое по бокам в белом — Ангелы, а третий в середине весь в красном — Архангел. Главный среди них.

— Вот он, — говорит им мой Старик и указывает на меня левым крылом.

Белые Ангелы промолчали, а красный Архангел кивнул Старику и сказал так небрежно:

— Угу, — и в какую-то толстую папку углубился. Проглядывает Архангел разные бумажки в папке, то левому Ангелу что-то там покажет, то правому. Те головами кивают, на меня даже и не смотрят.

— Доигрался? — шипит мне мой Старик. — Вот и «тройка» из самого АООКаКа прилетела…

— Что за «тройка»? — тихонько спрашиваю я.

— «Тройка» — выездная сессия Ангельского Особого Отдела Конфликтной Комиссии! Я тебе говорил, а ты все мимо ушей… — шепчет мне Старик.

И я вижу, его буквально трясет от страха! Я только взялся его успокаивать, как вдруг красный Архангел захлопывает папку и громко говорит:

— Тэк-с… Как выражаются жители этого кусочка Земли — немцы: «Аллес кляр». Все, дескать, ясно. Начнем, пожалуй?

Ну и, простите меня, Владим Владимыч, за непарламентскую лексику, начинает мне кишки на барабан мотать!..

— Напрасно извиняетесь, Ангел, — говорю я со своего диванчика. — Для большинства членов нашего сегодняшнего парламента подобный образец фольклорного речения — признак достаточно высокого интеллектуального уровня. А пословица, несомненно, точная. Подозреваю, что родилась она во времена испанской инквизиции в результате поисков истины, потом трагически повторилась в Советском Союзе конца тридцатых, а уже спустя пять-шесть десятков лет, как в вашем случае, превратилась в некое ироничное определение допроса без применения так называемых «спецсредств»…

— Чего действительно не было, так это «спецсредств», — согласился Ангел. — О них, к счастью, я знаю только из литературы. Думаю, что знаю не все… Возвращаясь же к тому судилищу надо мной, должен признать, что оно шло хоть и в «ангельской» манере, но жестко и примитивно. Ошибочно ориентируясь на мой, как вы говорили, «щенячий возраст», «тройка» нашего Особого Отдела совершенно не учла моего нервного состояния и готовности к сопротивлению, которые во мне бушевали после смерти Леши Самошникова. Его гибель я открыто назвал «убийством» и обвинил Всевышнего в глухоте и равнодушии. И даже позволил себе усомниться в ЕГО существовании…

Короче, я повторил им все то, о чем час тому назад горько плакал на Лешкиной тахте, накрыв голову Лешкиной подушкой, которая еще хранила тонкий запах Лешкиного одеколона «Хеттрик».