Ночь с Ангелом

Когда петля опустилась совсем низко, Толик отпустил черную кнопку. Гудение электрического мотора под потолком гаража прекратилось, и стало слышно тихое, почти бессознательное оханье Зайца.

Толик поднял капроновую петлю, накинул ее на шею Зайцу и снова взял в руки колодку включения с двумя кнопками — черной и красной.

И в полный голос Толик-Натанчик Самошников приказал Зайцу:

— Посмотри на меня, тварь! Подними голову! Смотри на меня!!!

Заяц очнулся, поднял бессмысленные глаза на Толика.

— Ты мою мать «жидовкой» обозвал, помнишь? А потом из-за тебя умер мой дед. Ты задушил мою бабушку и убил моего отца. И мы тебя приговорили, Заяц.

Толик легонько нажал на красную кнопку. Снова загудел электрический тельфер и подтянул провисающий капроновый трос с петлей на шее у Зайца.

Когда трос натянулся и Зайца стало опрокидывать вместе с табуретом, Толик отпустил красную кнопку.

Лидочку трясло, как в лихорадке! Она тяжело дышала, руки были сжаты в кулаки так, что костяшки пальцев стали иссиня-белыми…

— Ты все понял, Заяц? — Голос Толика вибрировал от напряжения и срывался на крик. — Все?!!

Но Заяц уже не мог ответить. Только просипел жалкую фразу из детства:

— Я больше не буду…

— Это точно, — почти спокойно произнес Толик-Натанчик и нажал на красную кнопку.

Последний предсмертный хрип Зайца слился с гудением электрического мотора гаражного тельфера.

Когда тело перестало содрогаться и повисло неподвижно, искореженное судорогой смерти, Лидочка достала из лифчика маленький ключ от наручников и Толик снял их с рук мертвого Зайца.

Ноги Зайца все еще оставались привязанными к нижним перекладинам табуретки. Освобожденная от веса Зайцева тела, табуретка опрокинуто болталась вверх тормашками и скреблась о дощатый пол ремонтного бокса.

Толик размотал электрический провод, которым Лидочка привязывала ноги Зайца к табуретке, свернул его и бросил на верстак. А табуретку аккуратно поставил на прежнее место.

И тут увидел, что Лидочка едва стоит на ногах и не может отвести глаз от тихо покачивающегося тела. Толик взял ее за руку, усадил на ту же табуретку, сказал:

— Не смотри. Скоро пойдем. Отвернись…

Он пошарил под верстаком, где стояли несколько канистр.

Брал одну за другой, взбалтывал, слушал — есть ли там горючее. В третьей канистре услышал всплеск. Вытащил ее, открыл, намочил тряпку бензином и протер колодку тельфера. А потом все, к чему прикасались и он, и Лидочка…

Остатками бензина полил почти весь пол. Помыл и бутылку от «Бенедиктина». Вытер насухо, всунул внутрь бутылки отвертку и, не прикасаясь к ней, несколько раз плотно прижал ее к мертвым ладоням и пальцам Зайца. Да так, отверткой, всунутой в горлышко, и поставил бутылку на пол. Вытер ручку отвертки, этой же тряпкой взял тельферную колодку с кнопками, отпечатал на ней следы рук Зайца и повесил кабель с колодкой на его мертвое плечо…

Лидочка следила за всем этим и ощущала, что в замедленно-расчетливых действиях и движениях Толика-Натанчика нету сейчас никакого мужественного спокойствия! Наоборот, у нее на глазах с Толиком сейчас происходила страшная внутренняя истерика, поставленная с ног на голову!!!

У кого-то от сознания содеянного и непоправимого такое проявляется в слезах, криках, рыданиях… А у кого-то — вот так, как сейчас у Толика-Натанчика. И от этого не менее жутко! Может быть, это и есть самое чудовищное состояние паники? Но если она сейчас не взрывается изнутри, не выплескивается наружу, то, вероятно, в этот момент присутствует еще более могучее ощущение — сознание Исполненной Справедливости! Как бы это ни выглядело со стороны…

— Я не уверен, Владимир Владимирович, что в тот момент Лидочка рассуждала именно так — логически выстраивая сиюсекундную линию психологического поведения Толика Самошникова. Но то, что она чувствовала это подсознательно, за это я вам ручаюсь! В конце концов, спустя несколько лет она сама говорила мне об этом… — сказал мне Ангел.

— Дальше… — еле выдохнул я.

…Свет в гараже потушили, дверь оставили незапертой и ушли напрямик, через забор научно-исследовательского института.

В квартиру Самошниковых явились к одиннадцати.

— Пойду руки помою, — смущенно сказал Толик и заперся в ванной.

Через тонкую дверь Лидочка слышала, как его рвало. Выворачивало наизнанку…

Позже слышала, как Толик глухо и надрывно рыдал, наверное, зарывшись лицом в старый махровый халат своей бабушки — Любови Абрамовны. Уж как Толик не хотел, чтобы Лидочка слышала его рыдания!.. А они все рвались и рвались у него из груди…

Потом затих. Пустил душ… Наверное, стал раздеваться.

А Лидочка Петрова стояла, смотрела на две некрасивые крематорские урны с прахом Сергея Алексеевича и Любови Абрамовны и думала о том, что вполне может не получиться похоронить эти урны в деревне Виша, в доме, который подарил Толику Самошникову старый друг их семьи — дядя Ваня Лепехин. А Толик так хотел этого… Потому и упросил мать оставить урны пока в доме. Он, дескать, освободится, переедут они в деревню, а там в саду и похоронят. Чтобы всегда были рядом.

А вот если теперь все откроется и они оба попадут в тюрьму?..