Ночь с четверга на пятницу

Недавно Дора утешала её после смерти Альберта. И точно так же, обнявшись, они разглядывали фотографии, с которых улыбался живой и здоровый господин Говешев. Их дружбе было около тридцати лет. Они сидели за одной партой на родительских собраниях, по праздникам угощали друг друга опресноками и лавашем, обсуждали преимущества и недостатки блефаропластики и «золотых нитей», сводили морщинки и боролись с сединой.

Даже имена их звучали похоже, и потому эти обласканные судьбой дамы чувствовали себя едва ли не сёстрами. Они обе были в молодости красавицами, и поныне сохраняли привлекательность, уверенность, шарм. Обрушившееся горе подкосило их, но не смогло изуродовать совершенные черты лиц, погасить страстный огонь в глазах.

— Я сообщила всем — деверю, его сыновьям, другим родственникам. Только Сибиллу не могу найти.

Дора смотрела мимо гостьи, и в её взгляде плескалась ненависть.

— Пока сама не объявится, будет глухо. Да ей, наверное, и всё равно. Быстро другого найдёт.

— Они так плохо жили? — удивилась Нора. — А мне всегда казалось…

— Вот именно что казалось! — прервала Дора. — Но не будем сейчас о ней — сердце не выдержит. Спасибо тебе, что приехала — самая первая, самая верная! Старый друг лучше новых двух. Сколько народу собиралось на праздники в этом доме! И при Марке, и потом. Меня наперебой заверяли в дружбе, говорили витиеватые тосты, обещали прямо-таки жизнь за нас положить. И где они? Ну, Яша с сыновьями сейчас за границей, оттуда быстро не доберёшься. Но остальные-то?! Те, кто сейчас в Москве? Праздники не хотят себе портить? Да что о них говорить, когда вдову невозможно найти?! С ней тоже хотят побеседовать, спросить, не знает ли чего. Да разве она соизволит?.. Дочери её плачут в детской, насмерть перепуганные — и Лёвкиной гибелью, и этими жуткими обысками. У них тоже в вещах рылись! Сколько я ни спрашивала, почему у убитого делают обыск, ничего вразумительного не ответили. Обещали потом объяснить. А ведь мы сегодня собирались на концерт. Агата должна была выступать в спортивных танцах. Пригласительные билеты лежат на бюро, а я взглянуть не могу в ту сторону. Агата забилась под одеяло вместе со своей декоративной крысой, и ничего не говорит. Боюсь, как бы не онемела совсем. А ведь такая весёлая была, заводная даже! Вон, танцует по «Чемоданчик».

Дора указала на прикреплённый к стене огромный глянцевый плакат.

— Аж нога выше головы! Здесь она на Лёву очень похожа — уже не белобрысая, как раньше, в младенчестве. А шестого ансамбль старшей, Берты, выступает. Придётся ей замену искать. Ведь такие надежды были! Потенциальные спонсоры обещали приехать, посмотреть, как ребята поют и танцуют. Может, в раскрутку кого взяли бы… Берта сейчас в наушниках всё время сидит. Не знаю, что она там слушает. Тоже вся окаменела. Их же разбудили утром, стали вещи, игрушки прощупывать. Картины со стен поснимали, гобелены и макраме перетрясли. Ладно, ничего не взяли, кроме компьютеров, так ведь девчонки без общения в Сети жизни не мыслят. Даже свет не зажигают и есть ничего не хотят. Я боюсь, как бы мы втроём с ума не сошли. А. самое главное, непонятно, в чём дело! Ведь Лёва раньше ничем таким не занимался — ни бизнесом, ни криминальными делами…

— А он не жаловался на какие-нибудь сложности?

Нора помнила инструктаж сына и старалась не забыть, не пропустить ни одного слова.

— Мне — нет, ничего не говорил.

Дора переводила взгляд с лица подруги на кожаную старинную мебель, на хрустальную люстру, на тяжёлые портьеры. Сюда, в тихие арбатские переулки, доносился ровный, неумолчный гул Садового кольца. Поднялся ветер, и на стёкла полетели хлопья мокрого снега — будто кто-то специально швырял их с деревьев. Нора знала, как цветут здесь по весне сирень и каштаны, как волнуется за окнами зелёное море, но не могла поверить в это, но не могла поверить в это, глядя на голые дрожащие ветки.

— Лёва с Яковом, дядей своим, при последней встрече подолгу уединялся. Может, он скажет? Чего теперь скрывать, даже если и был такой уговор? Вдруг хоть немного прояснится, за что человека убили?

Нора скосила глаза на зеркало в бронзовой раме — антиквариат восемнадцатого века, который перешёл к Доре от её предков. И не удержалась — залюбовалась собой. Она имеет право — ведь три месяца назад похоронила мужа, носит траур, а, значит, прекрасно понимает чувства подруги. Но всё равно драгоценными камнями переливаются её глаза, спадает на лоб густая чёлка, и белеет в полумраке длинная шея, которую Альберт называл лебединой…

Дора возрастом старше её и сложением крупнее — так было всегда. Но сегодня это особенно заметно, потому что, а отличие от подруги, мать Лёвы не успела закрасить свежую седину.

— Да, ещё вспомнила! — Дора, минут пять сидевшая неподвижно, будто очнулась. — Когда с обыском приезжали, спросили, от кого Лёва вчера так поздно возвращался…

— Ну, и!..

Нора подалась вперёд. Артур наказал ей ни за что не упоминать в разговорах его имя. А Дора, похоже, упомянула.