Ночь с четверга на пятницу

— Я не подписывался на это, Пашка… — заговорил Зимин сбивчиво, торопливо, будто видя перед собой Бушуева. — Ты сказал, что нужно помочь одному очень хорошему человеку… который спас тебя когда-то. Дело святое, и я согласился. Ты сказал ещё, что за это заплатят, а нужно только один раз смотаться в ближнее Подмосковье и забрать конверт, а потом отдать тебе… Помнишь? И, плюс ко всему, кабак на халяву, причём на Рублёвке. Я тебя спросил, опасно ли это. Ты ответил, что да, работа с риском. Нынче «бабло» даром нашему брату не дают. Я ведь даже не знаю, куда ехать, к кому, когда… А меня уже кончают, и Любку тоже. Ей ведь такая же работа предлагалась, только в Москве. Ты говорил, что мы должны сообща поездить по кабакам, по клубам, чтобы нас увидели и запомнили. Приняли за друзей Стефана, потому что это нужно для дела. Но ты не предупредил, что нас после ресторанов начнут мочить, как кроликов! Ты скажи мне, скажи сейчас, что это за конверты по Москве и области надо собирать! Или ты сам не знаешь?.. Да, «тонна» баксов на дороге не валяется. Я ещё кредит взял, и за машину долг висит. Кто откажется? Я думал, что это наркотики. Якобы Стефан подсел, а от предков скрывает, и сам покупать не хочет. Но ведь я только так подумал, а самом деле ничего не известно. И причём тогда здесь тот мужик, что спас тебя от зоны? Чего молчишь? Я ведь имею право знать, за что рискую! Этот швед, голубая кровь, такую «перхоть», как мы, для грязной работы только и наймёт… Ничего, я не гордый. Тыща баксов… ты ведь за соседним столиком «Под звёздами» с ним о чём-то трепался. Мол, тут нас видели, надо в другое место ехать. А для чего? Чтобы потом нам врезали от души? Падла ты, Пашка, а не кореш, вот что я тебе скажу! Сам бы и ехал за этими пакетами, а посторонних не привлекал… Пашка, когда ты вернёшься, тебе стыдно будет. Подгребай поскорее, а то я не дождусь. Я уехать решил, слышь? Навсегда. Куда, спрашиваешь? Далеко-далеко. Ха, в Штаты! Чего мне там делать? Надоело мне всё, Пашка. Там, куда я собрался, всё время лето и цветы… Только мне душно что-то!.. Как камень на груди лежит. Пашка, зачем положил камень? Скинь сейчас же, козёл! Мне… дышать трудно… Урод ты… Вдыхаю, а не выдохнуть… Худо мне!..

Диана распрямила спину, выключила диктофон, спрятала его в сумку. Потом завертела головой, отыскивая медсестру, чтобы та привела доктора. Она медленно встала со стула, словно не веря своим глазам. Егор, посиневший, страшный, хрипел среди сбитого белья, и на губах его выступила обильная розовая пена.

— Сестра! — Диана, матеря то себя начальство, отправившее её в больницу для сомнительного допроса, выбежала в коридор и растерянно оглянулась. Грудастая медсестра, шаркая тапочками, уже спешила к ней. — Зимину плохо! Нужно Савелия Ионовича позвать! У него пена пошла с кровью…

— Говорила — нельзя колоть… Теперь меня уволят, если не посадят! — начала причитать медсестра.

— Вам сказали — вы и кололи! — оборвала её Диана. — Быстро за доктором!

Толстуха бросилась по длинному коридору, распугивая больных и своих коллег, толкающих кресла-каталки. Диане казалось, что всё происходит слишком медленно, да ещё врача может не оказаться на месте. Она нашарила в кейсе мобильник и принялась лихорадочно набирать номер Савелия Ионовича.

— Опасности для жизни нет… — бормотала она, сама не замечая этого. — Её и не было… он поправился бы… Егор!

Диана, вернувшись в палату, бросилась к койке, где лежал, широко раскрыв глаза и рот, мёртвый Зимин. По его щеке бежала одинокая слеза, которая быстро высыхала на обмётанном тёмной щетиной подбородке. Женщина тупо смотрела на его загипсованную ногу, за забинтованную ключицу, и думала, что всё это уже не нужно парню, которому лишь через полгода исполнилось бы двадцать восемь.

Она не щупала пульс, не смотрела зрачки. Только поднесла к губам лежащего маленькое зеркальце, потом отняла и уставилась на ясную гладкую поверхность. Егор скончался, не выдержав второй инъекции. Доктор согласился назначить её, но неохотно. Правда, ему приплатили, и «добро» было получено. Надо сказать, что Савелий Ионович немедленно предупредил Диану об опасности, об индивидуальной непереносимости входящих в препарат компонентов.

— Да он же молодой, здоровый! Ничего ему не сделается! — уговаривала доктора Диана меньше часа назад, и теперь с ужасом вспоминала об этом.

И ещё она не могла забыть, как Егор радостно и восхищённо смотрел, едва сдерживался, чтобы не поцеловать хотя бы руку следователя. Он верил ей, каждому её слову. А если, будучи в сознании, кое-что утаил, то лишь для того, чтобы не подвести друга. Хотел заработать для дома, для семьи. Действительно, ничего о сути задания не знал. Погиб зазря, и она, Диана Скляр, оказалась убийцей. Ей ведь тоже гарантировали, что препарат не опасен, и он лишь на несколько часов наступает сон. Сон, как оказалось, вечный…