Ночь силы

Болт проснулся оттого, что вздрогнул во сне. Тихо. Шурша, тонкой струйкой со стенки окопа стекает песок. Он один в окопе, без автомата. Пулемет молодого на месте, но самого молодого нет. Переутомленный мозг причудливо комбинирует ощущения из того, что происходит сейчас и из того, что было во сне. Болт медленно отходит от сна, в котором опять переживал о том, чего давно уже нет. АКМ с ПБС — просрал, молодой — свалил. Если до рассвета «носорог» не найдется — устанешь объяснять причину его ухода. Сонное воображение рисует картины, одна ужасней другой. Кому пожалуешься на то, что «пассики» у тебя ослабли и пленку «зажевало»?

Болт задержался после похорон отца на три дня. Старший брат пил не просыхая, окончательно увязнув в угаре запоя. Его приступы пьяной агрессии, рожденные упреками в смерти отца, закончились их короткой и яростной дракой. Болт и раньше не умел ловить «изящные подробности» во взаимоотношениях с братом — сказать или промолчать, уйти или остаться. Устроив брата после драки в больницу (сломанные ребра, сотрясение мозга), он задержался еще на три дня, решив помочь матушке по хозяйству. Но ремонт крыши сарая затянулся до «белых мух». Вернувшись в город, Болт получил в отделе кадров завода повестку из военкомата. Через десять дней — лысого, в битком набитом призывниками плацкартном вагоне его уже везли на Юг.

С первым ударом ножа хлебореза из полковой столовой жизнь Болта развалилась на маленькие аккуратные кусочки масла — «сегодня» и «вчера».

Попав после учебки в бригаду, Болт написал домой, что служит в Монголии — нелепая святая ложь, призванная успокоить измотанное выходками старшего брата сердце матушки.

Оружие и снаряжение считалось личным имуществом, война — работой, а фактор необходимости — основой исполнения приказа. Любые слова, не подкрепленные поступками, считались понтами, за которые приходилось конкретно отвечать. Новый мир пришлось усваивать как иностранный язык — придавая старым словам новые значения. Разница была не просто в используемых словах. Слова имели смысл лишь настолько, насколько они обозначали что-то. Кто говорил не думая, тот умирал не болея. Нельзя путать агрессию с бабьим базаром.

Через четыре месяца после прибытия бронетранспортер, на броне которого он сидел, подорвался на фугасе. Уважение после этого заслужить оказалось не сложно, нужно было просто уверено смотреть в глаза и улыбаться, даже тогда, когда легкие разрываются от сдерживаемого крика.

После подрыва начались приступы с внезапным, до тридцати секунд, отключением сознания. Взгляд внезапно останавливался, веки подергивались, проявлялись стереотипные движения лица и рук, реакция на окружающих отсутствовала. В голове начинали кататься металлические шары, наполняя мозги металлическим гулом. При сильном волнении на глаза падали «шторки», застилая половину видимого им мира туманом. В такие моменты он чувствовал себя идущим на ощупь по острым камням сквозь мутный поток воды. После приступа наступало состояние оглушенности, вялости, иногда — головная боль. Частота приступов была невысокой, до нескольких раз в месяц.

Контузия окончательно лишила его каких-либо ориентиров. Болт совсем забыл, кем был до того, как попал в бригаду. Солнце высушило взбитые взрывом мозги, оставив взамен только смутную тень инстинктов. Пережив еще пару серьезных передряг, он оказался окончательно зажат между болью и страхом, словно песок в песочных часах. И лишь когда прошлое заполнилось пустотой безразличия, а будущее — безысходностью, он неподвижно замер в равновесии — песчинка, которая уже упала. До дембеля оставалось двадцать две недели, когда в роте появились молодые очередного призыва.

Их было восемь настоящих «носорогов», которым по молодухе хотелось только бегать и стрелять, через полгода — иметь медаль «За отвагу» и гарантированное место для отдыха, а еще через полтора года, на дембеле — лежать и чесаться, обсуждая эти почесухи с другими, такими же, как они. У «носорогов» работало только полголовы. Вследствие этого они были деятельны, доверчивы, одинаково готовы на подвиг и предательство. Прожив под гипнозом восемнадцать лет, молодые вспахивали сейчас собственной головой большую часть территории бригады, и ждать, что они вдруг соберутся в монолит и начнут что-нибудь осознанно делать, не было никаких оснований. Это в отдельности каждый из них был способен проявить терпение, выдержку и выносливость. Но, собравшись в кучу, их черные, злые и бестолковые тела, неосознанно начинали проявлять стадные крысиные инстинкты. Ничего кроме глубокого, чисто человеческого отвращения они при этом не вызывали. Поэтому, чтобы пасти это стадо, за каждым ветераном закрепляли молодого «носорога».

Когда молодой, перегреваясь под солнцем и замерзая под луной, тупо стремился получить все, не давая в ответ ничего, — воздействовать на него собственным примером было уже бесполезно. Он еще больше наглел, уверовав в верность своего пути и правильность собственной тактики.