- Неужто вы пойдете туда в такой поздний час, Хосе? - встревожилась Мария.
- Надо...
- Да еще в одиночку?
Хуан не преминул воспользоваться случаем.
- Я вас провожу!
- Нет!
На лице парня отразилось такое разочарование, что я счел нужным дать кое-какие объяснения.
- Послушай, Хуан... Пока никто не собирается лезть в драку. Я хочу просто последить за этим типом, а двоих преследователей заметить проще, чем одного.
- А вдруг на вас нападут?
- С чего бы это? Ну подумай сам! Парень наверняка даже не догадывается, что я за ним охочусь. Если мне повезет и я успею дойти до кабачка раньше, чем он оттуда уйдет, то подожду себе спокойненько и двинусь следом. А уж выяснив, где этот субъект живет, я с ним малость потолкую.
- Коли он захочет говорить!
- Успокойся... Я знаю, как заставить открыть рот самого отъявленного молчуна... И не волнуйтесь за меня! Завтра в два часа мы все втроем пообедаем в "Кристине", и я расскажу о своих ночных приключениях.
Уходя я чувствовал, что, несмотря на мой подчеркнуто жизнерадостный тон, не сумел убедить ни одну, ни другого.
Стояла такая ночь, каких никогда не бывает в Вашингтоне. Теплая и звездная. Если хорошая погода продержится, нас ждет очень приятная Святая неделя. Начиная с воскресенья севильцы практически перестанут ложиться спать по ночам. Предоставив иностранцам устраиваться на стульях вдоль предназначенных для процессий улиц, истинно верующие будут собираться в родных кварталах и пригородах вокруг тех изображений Девы, к которым питают особую преданность. Нет ничего трогательнее саэт, звучащих в утомленной долгим бдением толпе на рассвете, когда статуи Девы возвращаются в церковь. Последняя молитва, последняя просьба спасти и оградить от неведомых опасностей, ожидающих в те двенадцать месяцев, что отделяют верующих от следующей Святой недели.
Ну а пока, сеньор Моралес, вы вышли на улицу вовсе не для того, чтобы рассуждать о религиозном рвении андалусцев, - вам надо попытаться поймать субъекта, который чуть-чуть вас не убил, и, коли удача наконец улыбнется (хотя, по правде сказать, до сих пор вам ее жестоко не хватало), это станет первым звеном в цепочке, ведущей к Лажолету.
Такая перспектива несколько подбодрила меня, и я спортивным шагом, миновав Аламеда-де-Эркулес, свернул на улицу Санта-Анна. Я все еще хорошо помнил родной город. Добравшись до Сан-Висенте, я замедлил шаг и осторожно заглянул за угол, на улицу Гвадалете. "Эспига де Оро" я заметил сразу. У самого кабачка на тротуаре сидел какой-то пьянчуга, но, по всей видимости, собственный громкий монолог занимал его куда больше, нежели моя персона. Я поглядел сквозь стекло и тут же обнаружил своего наркомана. Он стоял, прислонившись к стойке, и полупустой бокал покачивался в дрожащих пальцах. Здорово, должно быть, нагрузился. Я вдруг почувствовал, что меня тянут за рукав, и обернулся, напружинив все мускулы. Но то был всего лишь пьянчужка. В нос мне шибанул густой запах спиртного - ужасающая смесь анисовой настойки и мансанилы.
- Вы католик, сеньор?
- Нет.
- Вот как...
Он несколько растерялся, видно, не сообразив, что таким категоричным ответом я хотел сразу положить конец разговору. Но от пьянчуги не так легко отвязаться.
- Ж-жаль, - икая, изливает он мне свое разочарование. - Иначе вы бы не отказались угостить меня стаканчиком...
Он вдруг с неожиданной злобой тычет в сторону кабачка.
- А там? Думаете, там есть добрые католики? А?
- Несомненно...
- Ну, так поглядите, черт возьми, сумею ли я найти хоть одного!