Ночь Томаса

— При всем уважении к тебе, Аннамария, в действительности ты меня не знаешь.

— Я знаю тебя очень хорошо, — не согласилась она.

— Откуда?

— Прояви терпение, и ты все поймешь.

— Все в свое время, так?

— Совершенно верно.

— Я почему-то думаю, что это время пришло.

— Но ты ошибаешься.

— Как я могу помочь тебе, если не знаю, в какую ты попала передрягу?

— Я не попала в передрягу.

— Хорошо, пусть будет в жернова, в беду.

Закончив еду, она промокнула губы бумажной салфеткой.

— Никакой беды, — в нежном голосе звенели нотки смеха.

— Тогда как ты это называешь?

— Обычная жизнь.

— Обычная жизнь?

— Именно. То, что лежит впереди, — всего лишь обычная жизнь, а не чрезвычайная ситуация, из которой меня нужно вызволять.

Из вазы она достала один из громадных цветков и положила перед собой на сложенную салфетку.

— Тогда почему ты задала мне этот вопрос, почему отдала медальон, зачем я вообще тебе понадобился?

— Чтобы не позволить им убить меня, — ответила она.

— Вот это я уже понимаю. И мне представляется, что ты все-таки в беде.

Она оторвала толстый белый лепесток и положила на стол.

— Кто хочет тебя убить? — спросил я.

— Эти люди с пирса, — ответила она, оторвала второй лепесток. — И другие.

— Как много других?

— Им несть числа.

— Несть числа… То есть их не сосчитать… как песчинки на океанских берегах?

— Число песчинок — бесконечность. Тех, кто хочет меня убить, сосчитать можно, но их так много, что конкретное число значения не имеет.

— Ну, не знаю… думаю, для меня имеет.

— В этом ты не прав, — спокойно заверила она меня.

И продолжала обрывать цветок. Уже половина лепестков горкой лежала на столе.

Уверенность Аннамарии в себе и манера поведения не изменились и после ее слов о том, что за нею идет охота.

Какое-то время я ждал, что наши взгляды вновь встретятся, но она занималась цветком.

— Эти люди на пирсе… кто они? — не выдержав, спросил я.

— Я не знаю их имен.

— Почему они хотят тебя убить?

— Они еще не знают, что хотят убить меня.

Ее ответ я не понял, поэтому задал новый вопрос:

— А когда они узнают, что хотят тебя убить?

— Скоро.

— Понимаю, — солгал я.

— Ты поймешь, — поправила она меня.

Неоднородности в фитиле приводили к тому, что пламя вспыхивало, трепетало, пригасало. Соответственно, сжимались, дрожали, расширялись тени.

— И когда эти люди наконец-то поймут, что хотят тебя убить, по какой причине они захотят это сделать?

— Не по истинной причине.

— Ладно. Хорошо. И какой будет неистинная причина?

— Они подумают, будто я знаю, какой ужас они собираются учинить.

— Ты знаешь, какой ужас они собираются учинить?

— Только в самых общих чертах.

— Почему бы не поделиться со мной этими общими чертами?

— Много смертей, — ответила она. — Большие разрушения.

— Пугающие черты. И очень общие.

— Мои знания ограниченны. Я всего лишь человек, как и ты.

— Это означает… что ты обладаешь сверхъестественными способностями?

— Не сверхъестественными. Это означает, что я — человек, не всемогущее божество.

Она оборвала с цветка все лепестки, оставив только мясистое зеленое цветоложе.

Я предпринял еще одну попытку почерпнуть из нашего неудобоваримого разговора что-то полезное.

— Когда ты говоришь, что они захотят убить тебя не по истинной причине, означает ли это, что есть настоящая причина, по которой они должны хотеть тебя убить?

— Не настоящая, — вновь поправила она меня, — но, с их точки зрения, более веская.

— И что это за причина?

Вот тут она встретилась со мной взглядом.

— Что я сделала с этим цветком, странный ты мой?

Сторми и только Сторми иногда называла меня «странный ты мой».

Аннамария улыбнулась, словно знала, какая мысль промелькнула в моей голове, какие ассоциации вызвали ее слова.

Я указал на горку лепестков:

— Ты всего лишь нервничаешь, ничего больше.

— Я не нервничаю, — спокойно возразила она. — Я не спрашивала тебя, почему я это сделала, только попросила сказать, что я сделала с этим цветком.

— Ты превратила его в мусор.

— Ты так думаешь?

— Если только ты не собираешься засушить лепестки.

— Когда цветок плавал в вазе, пусть и сорванный с дерева, как он выглядел?

— Прекрасным.

— Пышным и живым?

— Да.

— А теперь он выглядит мертвым?

— Более чем.

Она поставила локти на стол, уперлась подбородком в ладони, улыбнулась.

— Я собираюсь тебе кое-что показать.

— Что?

— Связанное с цветком.

— Хорошо.

— Не сейчас.

— Когда?

— Все в свое время.

— Надеюсь, что проживу достаточно долго.

Ее улыбка стала шире, голос еще смягчился от теплых дружеских чувств.

— У тебя есть некий дар Божий, ты знаешь.

Я пожал плечами и посмотрел на огонек в красной стеклянной лампе, что стояла между нами.

— Давай без обиняков. Я хочу сказать… дар Божий, на который ты можешь положиться.

Если она думала, что цветком и этими похвалами она заставила меня забыть о вопросе, от ответа на который ускользнула, то ошиблась. Я вернулся к вопросу.

— Если они не хотят убивать тебя сейчас, но захотят позже, и не по истинной причине… какая же причина истинная? Нет. Извини. Назови более вескую причину, по которой они могут захотеть тебя убить?

— Ты узнаешь, когда узнаешь.

— И когда я узнаю?

В ответ я услышал то, что и ожидал:

— Всё в свое время.