Ночь Томаса

Чувствовалось, что стол тяжелый, но я видел, что его ножки не замурованы в пол. То есть при необходимости я мог бы потаскать его по моей темнице, да только ничего интересного, требующего более тщательного изучения или осмотра, в комнате я не находил. Поэтому и стол, и я не сдвинулись с места.

Заглянув под стол, я заметил сливное отверстие диаметром в восемь дюймов, прикрытое решеткой. Учитывая, что ни потопов, ни наводнений история Магик-Бич не знала, я предположил, что этот конструктивный элемент использовался в тех случаях, когда с пола приходилось что-то смывать.

Из такой вот мысли-искры мое распаленное воображение, дай ему волю, могло раздуть пожар, который расплавил бы часть моего мозга и сжег волосы. Но я напомнил себе, что по-прежнему нахожусь в Соединенных Штатах, а не на Кубе, не в Венесуэле и даже не в Мордоре.[31]

Я посмотрел на часы — 8:56. У меня оставалось чуть больше трех часов, чтобы спасти мир или значительную его часть. Никаких проблем.

Поскольку я полностью сохранял самообладание, то не испытывал ни малейшего волнения и в 8:57, и в 8:58, хотя уже собрался криком потребовать уважения моих гражданских прав, когда в 8:59 дверь открылась.

Вошел мужчина. В церкви я назвал его Короткой Стрижкой, но уже потом узнал, что зовут его Хосс Шэкетт, и по должности он — начальник полиции.

Я не сомневался, что имя у него более длинное, но понятия не имел, какое именно, а до Хосса он укоротил его для удобства. В патрульной машине я пытался узнать это имя у патрульных, но они дважды проигнорировали мой вопрос, а на третий раз порекомендовали с самим собой выполнить акт, необходимый для воспроизводства.

Закрыв взрывонепроницаемую дверь (у Нормана, в ракетной шахте времен «холодной войны» в Небраске, таких наверняка хватало), чиф подошел к столу и уставился на меня. Ничего не сказал. Просто смотрел.

Я улыбнулся и кивнул. Он — нет.

После того как я какое-то время разглядывал свои руки и гадал, как будут они выглядеть после нескольких крепких ударов монтировкой, чиф отодвинул второй стул и сел напротив меня.

Когда я поднял голову, готовый отвечать на его вопросы, он по-прежнему не произнес ни слова. Продолжал смотреть на меня.

Жуткими, зелеными, еще более холодными, чем у змеи, глазами, хотя я никогда не поделился бы с ним этим наблюдением, более того, не озвучил бы его, находясь менее чем в сотне миль от территории вверенного ему полицейского участка.

Я не большой знаток этикета, но чувствовал, что право начинать наш разговор принадлежит не мне.

Но текли секунды, и я более не мог выдерживать взгляда этих сочащихся ядом глаз. Если бы отвернулся, он бы решил, что я — слабак, вот и пришлось нарушить тишину, чтобы заставить его продолжить разговор.

— Как я понимаю, — расслабленное дружелюбие собственного голоса приятно удивило, — вы приняли меня за кого-то еще.

Он не ответил, но и не отвел глаз.

— У меня никогда не возникало проблем с законом, — заверил я его.

Он все смотрел на меня, а я так и не понял, дышал ли он… или такой необходимости у него не возникало.

Если и существовала миссис Хосс, ее волю давно бы растоптали или это была на удивление крутая дама.

— Что ж, — вырвалось у меня. На продолжение ума уже не хватило.

Наконец он моргнул, медленно, словно игуана, греющаяся на солнце в пустыне.

Протянул правую руку:

— Возьми меня за руку.

Я знал зачем и совершенно не хотел принимать в этом участие.

Рука чифа зависла над столом ладонью вверх. С пальцами, достаточно большими и длинными, чтобы сделать честь профессиональному баскетболисту, хотя он, скорее всего, практиковал только один спорт: расшибал головы подозреваемых одну о другую.

Я прочел не один триллер, авторы которых писали: «Воздух напитывался яростью» или «Ярость собиралась над головой, как черное грозовое облако». Я всегда считал, что мастерскими такие строки не назовешь, но, может, они заслуживали и Нобелевской, и Пулитцеровской премии.

— Возьми меня за руку, — повторил Хосс Шэкетт.

— Я уже встречаюсь с одним человеком.

— Какой смысл встречаться, если у тебя оторван конец?

— У нас все равно платонические отношения.

Мои руки лежали на столе. С быстротой молнии он схватил мою левую руку, сжал своей.

Бетонная камера исчезла. Я вновь стоял на Армагеддон-Бич, залитый алым светом.

Чиф Хосс Шэкетт не относился к тем людям, которые с готовностью демонстрируют, что они чувствуют или думают. Но когда он отпустил мою руку, вернув меня в реальный мир, и откинулся на спинку стула, я понял по его чуть расширившимся зрачкам, что разделил с ним свое видение.

— И что все это означает? — спросил я.

Он не ответил.

— Потому что со мной такое случилось лишь однажды, и меня это пугает.

Его суровому, мужественному лицу позавидовал бы и Сталин. Подчелюстные мышцы скрутились в узлы, словно он грыз грецкие орехи.

— Ничего подобного… передачи снов… раньше не бывало, — продолжил я, — и мне так же не по себе, как и вам.

— Передача снов.

— Мне приснился этот сон. А теперь люди прикасаются ко мне, и я в него возвращаюсь. Что здесь… Сумеречная Зона?