Ночь упавшей звезды

Мадре в отчаянии застонал и упал носом мне в колени.

"И это -- будущее элвилинского народа" -- горько посетовал он.

-- Что с вами, мевретт Мадре? -- встревожился Люб.

-- Плохо ему, -- сказала Тему.

-- Его нужно отнести в лазарет, -- огласил приговор лекарь. -- Обоих.

-- Что вы со мной фамильярничаете? -- я попыталась оттолкнуть остроухого, заодно сбросив с колен мокрое полотенце. -- Думаете, если мевретт, так можно со мной вот так? Идите вон к этой, своей, в синем платье! И не трогайте меня! Да что с вами?

-- Опять тащить? -- сделал страшные глаза Люб. -- Я сюда его насилу приволок...

-- На это есть помощники.

Звингард обернулся ко мне:

-- Теперь вы, деточка. Давайте руку.

-- Я не могу. Я его держу -- чтобы не упал, -- кивнула я на Одрина.

-- Так. Мевретт повопил, теперь следующий исполнитель... -- прокомментировал рыжий. И вздохнул обреченно: -- Ну, давайте, я подержу.

Мадре приподнял голову, недоуменно уставился на мои колени и пробормотал:

-- Извините...

И захлопал ресницами:

-- Какое еще синее платье?

-- То есть... -- я покосилась на Одрина. -- На вашей невесте. Она еще моим видом недовольна была, и прической. И... -- я сунула раненую руку Звингарду и отвернулась.

-- А у меня есть невеста? -- удивился мевретт. -- Звингард, это опять ваши штучки?

Дедка фыркнул.

-- Звингард, вы скотина.

-- Знаю, -- невозмутимо отозвался огненноволосый. -- Вы мне это уже говорили, когда у вас была горячка после меда.

-- Ого! -- выдал Люб, невероятно заинтересованный беседой.

Я скосила карий глаз на конопатого мальчишку и прошептала громко и внятно:

-- Я кричать не буду. А посмеешь усомниться -- на ногу наступлю. Внял?

А потом Звингард стал отдирать бинт с ладони, и мне пришлось прикусить рукав рубахи, чтобы и впрямь не заорать.

-- Ну, потерпи, потерпи... Не надо было самой перевязывать, -- успокоил лекарь, плеская на повязку воду, чтобы легче отошла. В конце концов справился и стал осматривать рану. -- Ого... Это кто ж вас так, деточка?

Люб покосился на Темулли и поспешил заверить лекаря, что это я абсолютно самостоятельно и без чьей-либо помощи справилась.

-- Нож случайно соскользнул, -- одарив рыжего мальчишку еще одним нехорошим взглядом, пробормотала я и покраснела. Терпеть ненавижу врать.

-- Ага, совершенно сам, -- ввернула Тему, которую совесть ни капли не мучила. Лекарь окинул всю компанию взглядом и хмыкнул:

-- Я так и понял.

-- Они у меня самостоятельные, ножи, -- сквозь зубы просипела я. -- А крапива еще самостоятельней...

Я вообразила, как толстый, жгучий крапивный стебель ходит по заднице... нет, не Темулли... а вот этой нудной элвилинской барышни в синем, и испытала злорадное облегчение. Даже боль в ране, казалось, утихла. Но потом я покосилась на мевретта и безнадежно прикрыла глаза.

-- Э-э... какая крапива? -- переспросила Темулли.

-- Это ты узнаешь, когда мы вернемся в лазарет, -- одернул девочку Звингард и принялся аккуратно бинтовать мою ладонь.

-- Спасибо, дедушка... мэтр Звингард, -- губы у меня дрожали, и слова выходили невнятно. Нет уж, лучше с врагом лицом к лицу, чем здесь. Словно удавку на шею накинули.

Я потянулась здоровой рукой к горлу.

Лекарь затянул узелок и, достав флакон из складок мантии, вложил мне в здоровую руку.

-- Вот это -- принимать перед сном. Даже если сон случится днем. Ясно?

Я машинально взяла:

-- Что это?

-- Это, -- Звингард подмигнул и шепнул, -- чтобы не рыдать перед лилейными мевреттами.

-- Я от боли заплакала...

Люб выразительно кашлянул:

-- Ну так, для этого и флакончик, я полагаю...

-- Конечно, -- кивнул Звингард. -- Это простое обезболивающее. А вы что вообразили?

-- Как вам не стыдно... -- в Мадре неожиданно проснулась человечность (если, конечно, это употребимо по отношению к элвилин). Он укоризненно обвел глазами детей и лекаря и покачал головой.

-- Да не расстраивайтесь вы так, -- повернулся он ко мне. -- Они всегда такие, только волю им дай... Нужно просто привыкнуть. Самое сложное -- первая сотня лет, а потом терпимо... -- и он жалостливо погладил меня по колену.

Лекарь фыркнул, Темулли хихикнула.

Я развернулась и от всей души влепила мевретту еще одну пощечину -- на этот раз левой рукой, усиленной флакончиком, зажатым в кулаке. Его голова мотнулась.

-- У меня нет сотни лет! От силы еще тридцать, и то под конец старухой! Я вам не ребенок, и жалость мне не нужна!

Я вскочила, запнулась за складку на ковре и врезалась в стол, смахнув с него бумаги и долбанувшись животом в ребро столешницы так, что выбило дыхание. Несколько секунд я тупо пролежала на столе, ожидая злорадного хихиканья. Потом сползла на пол, обхватив колени руками и ткнувшись в них лицом. Люб прав, сегодня явно не мой день.

На сей раз Темулли хватило ума не лезть с сочувствием. Она только вздохнула...

Я кое-как сгребла в кучку конечности и, опираясь о стол, выпрямилась, развернулась к компании:

-- Отведите меня куда-нибудь... хоть в погреб, хоть в тюрьму. Не могу здесь больше находиться. Ну положено же меня упечь, за то, что побила вашего мевретта? А?