– Часовые, сюда! Мои адъютанты! – вскричал в бешенстве Абдул-Азис. – Ни один из этих изменников не должен выйти из дворца! Их головы должны пасть! Схватить их! Заковать их в цепи!
Султанша Валиде бросилась к выходу – передать приказание султана, но Редиф-паша загородил ей дорогу.
– Откройте двери, – приказал шейх-уль-ислам. – Дворец занят войсками.
Двери отворились, и вошел отряд капиджи, верных слуг заговорщиков.
Пораженный ужасом, Абдул-Азис стоял, будучи не в состоянии выговорить ни слова.
Шейх-уль-ислам развернул бумагу, бывшую у него в руках.
– Мы просим ваше величество, – сказал он, – подписать следующий документ:
– Никогда! Никогда! – вскричал султан хриплым, беззвучным голосом.
– Мы очень об этом сожалеем, ваше величество, – сказал шейх-уль-ислам. – Это принуждает нас прибегнуть к силе.
– Гуссейн-паша! – вскричал султан, протягивая руки тому, кто был ему всем обязан.
Но Гуссейн стоял, мрачно скрестив руки, и не обратил внимания на слова своего повелителя. Кайрула-эфенди подал султану перо.
– Разве у меня нет более ни одного солдата? Разве все мне уже изменили? – вскричал в отчаянии Абдул-Азис. – Сади-паша! Сади-паша!
Тут только понял он, что отдалил от себя единственного верного ему человека и лишил себя последней опоры.
Теперь его положение было безвыходно. Помощи ждать было неоткуда. Перо было сунуто в руку султана, и он, покорившись своей участи, дрожащей рукой подписал свое отречение.
Затем сверженный султан, султанша и весь гарем были перевезены по реке в павильон Тофана, находившийся на берегу Босфора и назначенный местом жительства Абдул-Азиса.
На следующее утро фетва шейх-уль-ислама возвестила удивленной столице о свержении султана:
XXVII
Женщина с мертвой головой
Жители Константинополя спокойно приняли весть о дворцовом перевороте. Фетва шейх-уль-ислама произвела сильное впечатление. Повсюду в мечетях улемы читали фанатичные проповеди против нарушителей законов Корана, против государей, осмеливающихся щадить врагов ислама. Набожные мусульмане оделяли бедных единоверцев деньгами, и все надеялись, что наступили лучшие времена.
На утро следующего дня слуги доложили принцессе Рошане, что ее хочет видеть нищий дервиш, принесший ей, по его словам, важную новость. Рошана тотчас же велела впустить дервиша. То был, конечно, Лаццаро. А ей хотелось поскорее узнать подробности событий прошедшей ночи.
– Что скажешь ты теперь, принцесса? – спросил грек, когда Рошана выслала слуг и они остались одни. – Что это была за ночь!
– Знаешь ли ты все достоверно? Все подробности?
– Конечно, ваше высочество.
Грек поспешил рассказать события прошедшей ночи, нам уже известные из предыдущей главы. Он не скрыл также, что душой всего заговора был Мансур-эфенди.
– Я устроил все, чего ты хотела, принцесса, – сказал он наконец. – Твое желание исполнено. Сади-паша разлучен с прекрасной Рецией.
– Разлучен? Что же с ним случилось? Я думала, что он стоит во главе заговорщиков.
– Нисколько, ваше высочество. Сади-паша не принимал участия в заговоре. Он заключен теперь в башню Сераскириата.
– Сади заключен?
– Главное, он разлучен с прекрасной Рецией, и это почти целиком дело моих рук. Счастье кончилось. Дворец, где живет Реция, занят войсками. Ее глаза, я думаю, уже покраснели от слез, но слезы ей ничем не помогут. Голова благородного Сади-паши наверняка не останется на его плечах. Мансур-эфенди не найдет более удобного случая отомстить ему и Гассан-бею за усилия, употребленные ими к его низвержению. Черкесу-палачу будет немало работы.
– Ты говоришь, что он в башне Сераскириата?
– Да, ваше высочество, в отдельной камере башни. Жаль, что ты не в ладах с Мансуром-эфенди, а то тебе легко было бы проникнуть к пленнику.
Рошана молчала. Казалось, она обдумывала какое-то решение.