Ночь в номере 103

В первый раз я встретил Госпожу еще юнцом, и тот день стал днем моего падения. Служил я самураем в землях рода Фудзивара[46], чье могущество прославилось в веках. Вместе с предводителем рода шли полями мы мимо очередной деревни. По дороге крестьяне приветствовали нас, кланялись, снимали шляпы, выстраивались по обе стороны шествия все – от мала до велика. Девчонка, от силы года четыре, вырвалась из объятий матери и перебежала дорогу господину. «Наказание – смерть», – объявил господин.

Меч не успел насладиться песней крови: так тонка была детская шея. Я опустил оружие и увидел Ее. Госпожу. Она стояла позади матери, упавшей возле тела дочери и не поднявшейся более. Сначала я подивился: откуда взялась богато одетая девушка, с чего она помогает крестьянке, пачкает в грязи и крови длинный шлейф цвета горечавки? Быстрая, как река на горных склонах, благоуханная, как первое утро мая, она подняла мать и дочь. Оторвалась от земли, а спутницы последовали за ней и растворились среди облаков. Похвалы господина заглушили стон досады, что сорвался с губ, когда она исчезла. Господин различил в блеске моих глаз радость от пролитой крови.

– Она явилась тебе в украденном теле? – перебил воина Рюу.

Он не мог поверить, что Госпожа пришла к самураю в образе девушки. Она всегда была старухой и иного богами ей не дано! «Сколько лет прошло с той битвы? Почему она постарела так сильно?»

– То был взгляд любви. Явись она хоть змеей, хоть червем, я бы принял ее за бабочку, за богиню, рядом с которой даже золотоносная Аматэрасу[47] преклонила бы колени, – печально пояснил самурай. – Такова была сила моей любви к смерти. Я спрашивал товарищей, когда дошли мы до Хэйдзё-кё[48]: «Видел ли кто-нибудь еще прекрасную девушку?» В один голос они отвечали: «Нет». Старший из нас сказал, что померещилась ему старуха, из-под ее лохмотьев выглядывали голые кости.

Второй раз я повстречал Госпожу в гуще сражения. Уперся ногой в тело врага, меч крепко засел в нагруднике, мне же он был нужен, чтобы обрушиться на следующего воина. Сперва подумал, что на помощь ему пришла онна-бугэйся, женщина-самурай из вражеского стана. Но она появилась из-за спины противника и дохнула ему под маску. Обняла, как мать или как возлюбленная. Ни доспеха, ни оружия при ней. Воздух пропитался терпким ароматом… – Самурай окинул Рюу взглядом. – Ты отныне тоже несешь его на коже: смолу, дым, дерево, томную сладость.

Рюу приподнял руку, понюхал ткань кимоно, пошатнулся. Запах саке не перебил терпкого аромата Госпожи. Рюу поборол желание побежать к онсэнам и сидеть в горячей воде, пока кожа не лопнет и не сойдет с него вместе с дурманом Госпожи.

– Она пахла не персиками, как полагалось девице, но войной и золотом, отданным ради битвы. Поверженный воин упал и вместе с тем пошел за ней. Я – следом. Она приподняла вуаль и сказала: «За тобой позже». Какое лицо! – Самурай вновь ударил по мечу. Кулак воина дрожал. – Лепесткам сакуры не доступна прелесть бархатной кожи, и нет среди небесных фиалов ни одного сравнимого в сиянии с ее глазами. Много раз я представлял себе видение возлюбленной. Упала на охоте птица – ее рука поднимает бездыханное тельце. Жена бьется в лихорадке – сидит Госпожа возле очага? и босые ступни ее словно благословенные зерна риса в чаше бедняка. Совершает сэпукку[49] самурай – подставляет она ладони и обращает кровь в живительную влагу, выпьешь той влаги – и уйдешь в вечность.

Я ждал новой встречи много лет. Она не пришла в зените моей славы, не пришла вместе с наградой от господина, не пришла, когда я потерял первенца. «Позже» не наступало, я грезил олицетворенной Смертью и принюхивался, не повеет ли ароматом крови, смешанной с терпкостью духов.

Она явилась, когда я дрогнул. Тот бой не был моим последним. Я прожил на свете пятьдесят три года и видел много войн, много убитых юнцов. А запомнился мальчишка, что снял защитную маску, чтобы произнести последнее «мама». Он держался за мои руки, за руки, убившие его, словно боялся, что я уйду и оставлю его один на один со смертью. Я помню его лучше родных детей. Они оба здесь. – Самурай дотронулся сначала до правого, затем до левого глаза. – Девочка и мальчик. В том бою я познал, что скрывается за красивыми словами. Смерть пришла забрать еще одно дитя. И снова приоткрыла лицо и спросила о том, что мне более всего желанно. Я ответил: «Ты».

Любовь заглушила разум. «Возьми меня взамен юнца! Уведи в свои чертоги. Верным псом буду следовать рядом, куда ты ни направишься. Без твоей красоты мне не жить!» – «Без моей красоты?» – переспросила она. Вместо слов я кинулся целовать жемчуг выпирающей косточки ее кисти. Госпожа не вскрикнула, не убежала, не выхватила кинжал, что носили благородные женщины на случай, если честь их окажется под угрозой. Она принимала жар поцелуев. «Я – твой, ты – моя», – бредил я и услышал в ответ: «Будь по-твоему! Не ведала я, что смертный может узреть мой лик. Но ты видишь то, что мне недоступно. Жди, в твой час я явлюсь, и мы соединимся навек».