Ночь в номере 103

– Можешь отправиться спать, юноша, – если речь Госпожи походила на глухой треск, то голос самурая был подобен раскатам грома. Он встал у ворот рекана, – Покуда госпожа навещает вас, я на страже.

– Надолго ли госпожа к нам? – осмелился спросить юноша, глядя на удаляющуюся фигуру женщины.

– Всё зависит от того, как скоро она управится, – самурай положил огромную ладонь на рукоять катаны, – Отчего ты встречаешь нас вместе с дедом? Как поживает твоя бабушка? Здорова ли?

Юноша промолчал. Самурай терпеливо ждал.

– Время считает лучше нас, – заговорил он, когда ответа не последовало, – И всегда знает нужный срок. Отправляйся спать и ни о чем не тревожься.

Мальчик оставил сложенный тётин. Ему больше не хотелось петь, слова застряли в горле, они боялись вырваться наружу и разбиться о самурая, вставшего у ворот непоколебимой горой. Он даже не смог пожелать воину доброй ночи и почти пожалел, что обрядился во взрослое кимоно. Обаа-сан не говорила, что ночные гости бывают такие страшные. «Хорошо, что я встречал их, а не младший братец. Он бы точно испугался! – подумал он и побежал в крохотную комнатку возле кухни, где спали мать и младший брат, не знавший ничего о прибытии Госпожи и самурая.

Туман накрыл спящий рекан, смешался с дыханием горячих источников. Проник в дрему постояльцев, в чуткий сон слуг. Старый хозяин постоялого двора стучал палкой, спускаясь по ступеням.

В номере на третьем этаже Госпожа снимала шелка.

Глава 1. Карп, плывущий против течения, может стать драконом

Мичи ненавидела свои пальцы. «Кто тебе сказал, что из тебя выйдет писатель? Иди делом займись», – внутренний критик Мичи общался ворчливым тоном бабушки, – «Я слышала, что даже обезьяна может написать роман, если будет все время колотить лапами по клавиатуре». «У меня пальцы как у обезьяны, – Мичи растопыривала пятерню и оглядывала по очереди большой, указательный, средний, безымянный и особо неудавшийся мизинец, – короткие и кривые. Хорошо не волосатые». Образ обезьяны, печатающей книгу за обеденным столом в деревенском доме бабушки, крепко сросся с моментами прокрастинации, когда Мичи таращилась в пустоту белого листа. Пальцы лежали на клавиатуре ноутбука и страдали от самобичевания Мичи. «Кто тебе сказал, что ты писатель?»

Когда Мичи было двенадцать, она собиралась стать мангакой⁸, в пятнадцать она решила, что куда интереснее выучиться на настоящего писателя, вроде Кобо Абэ или одного из Мураками. «Вот «Повесть о Гэндзи⁹» – литература, – бабушка появлялась из-за ширмы, непременно с тряпкой в руках вытирать пыль или с большим пакетом, собирать лишние вещи для помощи нуждающимся, – «Стон горы» – литература. А ты мусоришь». И она кидала в пакет исписанные листы, на которых Мичи пробовала первые сюжеты неразделенной любви или героических свершений скромной неприметной девочки из третьего класса средней школы, забыв, что приготовила пакеты вовсе не для мусора. Ко времени поступления в институт бабушка справилась об обезьянах, пишущих роман, и о том, что во все времена слишком уж образованные девицы не ценились. И вставляла подобную важную информацию во все разговоры, когда Мичи приезжала к ней в деревню.

Мичи завидовала одноклассникам-обладателям городских бабушек. Их короткостриженые, занимающиеся кико¹⁰, пожилые родственницы редко ворковали над внуками, они наслаждались свободой, что давал возраст. Но бабушка Мичи, почтенная Мисао, жила в Минамиямасиро¹¹, где человек с рождения до смерти принадлежал земле, и выращивала дайкон. В таких местах жизнь замерла в середине двадцатого века. В восприятии Мичи время для бабушки вовсе остановилось на эпохе Эдо¹², когда единственной целью простого человека была работа на поле от рассвета до заката, от рождения до смерти. Ни пологие каскады рисовых полей, ни покрытые бархатным лесом холмы, ни аккуратные домики не вызывали в Мичи желания остаться в Минамиямасиро навсегда. На каникулах голова Мичи пухла до размеров бабушкиных редисов от чистого воздуха и наставлений.

– Если бы ты занялась музыкой! Девушка, играющая на биве или кото, почти совершенна. Но литература… Многословие ведет к избытку мыслей, что в свою очередь приводит к непокорности, – давила бабушка и её подруги, приходившие после полудня пить холодный зеленый чай, наблюдать порхающих над пионами бабочек и вздыхать о скоротечности жизни, умещающейся на опадающим лепестке цветка, соглашались единогласно.

– Женщина должна соблюдать три покорности: в юности отцу, в замужестве мужу, в старости старшему сыну. Лишь старые вдовы, как я, могут рассчитывать на возможность управлять закатом своих дней.

Бабушка принадлежала к поколению данкай, людям-глыбам, поднявшимся из послевоенного упадка. Данкай отличались твердостью духа и давили безвольных потомков непоколебимостью убеждений.

– Выйдет ли хорошая жена из той, кто читает книги чаще, чем муж утренние газеты? Оставь книги мужчинам, внучка.