Ночь в одиноком октябре

Пока она это говорила, мы подплывали все ближе, и мой взгляд скользил по морскому побережью, то и дело останавливаясь, ибо описываемые ею места странным образом увеличивались, становясь видными на большом расстоянии. Я очутился будто бы во сне и, надо признаться, был буквально ошеломлен этим необычным феноменом; лишь какая-то частица меня принимала все увиденное как нечто должное, давно забытое, а не только что познанное.

– …Дилат-Лин, – как бы про себя вспоминала она, – куда стекаются алчноокие торговцы в странных тюрбанах в поисках рабов и наживы, прибывая на черных галерах, смрад которых способно затмить лишь благоухание дерева таг. И расплачиваются они рубинами, и отплывают на мощных ударах весел невидимых гребцов. Обратим взоры на юго-запад, к Трану, окруженному катящимися алебастровыми стенами, – возносящиеся к небу замки его сияют белизной и златом, там, у реки Шай, а пристани сплошь из мрамора…

А вот, на брегах Церенейского Моря, лежит гранитостенный город Хланит. Его пристани – из дуба, а крыши домов остроконечны…

Пред нами благоухающие джунгли Кледа, – продолжала она. – Там затерянные дворцы из слоновой кости – прежняя обитель монархов из забытого королевства – спят бестревожным сном.

…А вверх по течению реки Укранос, впадающей в Церенейское Море, поднимаются яшмовые террасы Кирана, куда раз в год, в золотом паланкине, прибывает король Илек-Вада, чтоб вознести молитву речным божествам в семибашенном храме, сладко поющим, когда на храм падает лунный свет.

Мы медленно приближались, теперь уже проплывая над огромными землями – коричневыми, желтыми, зелеными…

– …Бахарна, в одиннадцати днях пути по морю от Дилат-Лина, есть наиважнейший портовый город, занявший остров Ориаб, врата в залив охраняемы великими маяками Тоном и Талом, молы все из порфира. А вот канал к озеру Йат – все, что осталось от рухнувшего города. И несет он воды свои по туннелю, запертому гранитными вратами. Люди, живущие на холмах, ездят на зебрах. К западу, средь пиков Трока, раскинулась долина Пнот. Там мерзкие дхоли, переродившиеся из гулей*

(* Здесь киска (вкупе с автором) шутят. Дхоли (dholes, или по-латыни Cuoorutilus) – свирепые дикие собаки, обитающие в Индии и охотящиеся стаями (за подробиостями можно обратитъся, например, к бессмертному «Маугли» Редьярда Киплинга). Гули же (на латинице ghoules) – в мусульманской мифологии джинны женского рода, особо враждебные людям; отличаются тем, что, меняя внешний облик, заманивают путников, а затем съедают. В английском языке это слово имеет и еще ряд значении: кладбищенский вор, садист, растленный тип, любитель отвратительного или страшного. По-английски dholes и ghoules фонетически близки, ну а джинны-оборотни могут переродиться в кого угодно, хоть в индийских «красных собак» – на то они и джинны…)

за многие века беспрерывного пиршества, копошатся среди гор останков… Тот пик на юге есть Нгранек, всего за два дня можно доскакать до него от Бахарны на зебре, если найдется смельчак, не боящийся ночных мрачнецов. Тот же, кто осмелится взойти на склоны Нгранека, в конце концов очутится у огромного, вырезанного в скале лика с большими мочками и заостренными носом и подбородком. И нет счастья в очах его.

…И снова назад, в северные земли. Прекрасный Ултар расположился неподалеку от реки Шай, за огромным каменным мостом, в котором, когда строительство завершилось, целых тринадцать столетий назад, замуровали живьем человека. Это город, аккуратных домишек и булыжных мостовых, где бродят коты и кошки, и несть им числа, ибо благословенные правители давным-давно издали закон в нашу защиту. Добрая, милая деревенька, где усталый путник может найти свой последний приют и взращивать и любить кошек, множа их число, как и быть должно.

…А вот приземистые купола Урга, промежуточного пункта на пути к Инкваноку, столь часто посещаемому искателями оникса…