Ночь Веды

...В то утро Ярин не в духе встал - он теперь нечасто в добром настроении пребывал. В доме лишь мать была. Собрала Ярину позавтракать, он зачерпнул щей ложку и подскочил, как ошпаренный - щи с пылу с жару были взяты, а он не постудил. И такое зло охватило Ярина, ложку прочь зашвырнул, к матери рывком повернулся... да и застыл. Матушка белее белого сделалась, крестилась и пятилась от него, а в глазах ее такая жуть смертная застыла...

- Ты чего, мамо?.. - растерянно проговорил Ярин.

- Ох, Боженька мой!.. За что?.. - вскинув руки к лицу, зарыдала мать.

- Да об чем ревешь? - опять начал сердиться Ярин.

- А то не знаешь?.. Вон, глянь иди...

В горнице, в простенке висела большая медная пластина, отполированная так, что в нее глядеться можно было как в неподвижную воду. Отец привез таку диковину, когда несколько лет назад к князю ездил. Тогда сельчане в дом к ним ходили, только чтоб глянуть в нее. Шибко Ярину эта глядельная пластина нравилась, любил он кудри чесать перед ней, аль так просто глянуть на себя. И теперь с удивлением и робостью подошел он к стене, заглянул в сияющую зеркальную гладь. Не закричал, не шарахнулся прочь от того, что увидел, смотрел долго и пристально.

Смотрел в желтые звериные глаза с маленькими черными зрачками. На сивую встопорщенную гриву глядел. Рассматривал с болезненным любопытством губы свои, зубы и удивлялся, как это они, человечьи, а удивительным образом напоминают волчью пасть. Клацнул зубами - в точности по-звериному получилось.

Мать всхлипнула сзади:

- Что творится с тобой, сыночек мой?

Ярин ухмыльнулся - волчье рыло исчезало на глазах, на месте его проступало человеческое лицо.

- Это все ведьма... Ее дела.

- Какая ведьма, сынок? - испуганно спросила мать.

- Аленка! Какая еще?

- Ее ведь нету... что ты... схоронили ведь ее...

Глянул Ярин на мать с хмурой усмешкой, ничего не ответил.

Глава пятьдесят третья,

последняя встреча на снежном целике

- Что ж это ты делаешь? Ведьмачка ты поганая... Что такое ты делаешь-то? - бормотал Ярин бредя по бездорожью. И дорога, и тропка давно выскользнули из-под ног, а он все шел и шел, упрямо месил рыхлый, убродный снег. И нес он в себе такую глухую тоску... волчью, от которой только и спасение, что завыть в полный голос.

Звонкий морозец красил щеки, солнце слепило глаза, снежная целина искрилась сахарной россыпью. А Ярину чернота глаза застила, весь свет в ней сгинул. Да он по сторонам и не глядел, взглядом под ноги себе уперся, но видел лишь злобность свою непомерную, оттого и черно ему было.

- Ну и где ты? И что бы тебе не окочуриться где-нибудь насовсем! Ух, как же я тебя ненавижу!

И тут вдруг встал Ярин, будто стена поперек пути его вскинулась. Не понявши еще, с чего остановился, голову набыченную поднял. И увидел.

- А-а, вот она! Долгожданная!

- Звал, я и пришла.

- Ишь ты! "Зва-а-ал"! Может теперь тебя с поклоном приглашать надо?

- Для чего? Для чего ты меня ждал? Для чего звал? Кончилось время разговоры говорить. Ни стращать, ни уговаривать теперь не стану. Раньше все сказано, там все вопросы и все ответы.

- Ты мне зубы-то не заговаривай, нечисть поганая! Отвечай - что делаешь со мной?!

- Не ори, бестолковый. Я тебе и безголосого слышу.

Ярин тяжело смотрел на нее исподлобья, стоял, покачиваясь, как пьяный. Хотя, не сразу бы и вспомнил, когда пил в последний раз - не тянуло к чарке.

- Это как? - не понял он сказанного.

- Ты только подумаешь, я уже знаю.

Ярин помотал головой, будто дурман стряхивал.

- Что делаешь со мной?

- Помнишь, оборотнем тебя назвала?

- И что?

- Я правду тогда сказала. Ты согласился.

- Ну? Так что?

- Знаешь ли ты, что содержимое души человека кладет свой отсвет на лицо его? Отчего, лишь глянув на человека, словом с ним не перемолвясь, уже знаешь, добрый он или нет, хочешь ты с ним знакомство водить иль лучше такого стороной обойти, не замараться чтоб. Разумеется, человек умеет таить свои мысли, желания - не всегда это по лицу прочтешь. Только я каждого вижу в свете его истинности. В тебе, Ярин, сам ад кипит. И суть твоя - волчья. Не любишь никого во всем свете, ни мать, ни отца - хищник ты. Мы сейчас одни только, а предо мной претворяться - труд напрасный. Так согласишься с тем, что про тебя сказала сейчас?

Сузив глаза, помедлил Ярин и ухмыльнулся:

- Может быть.

- Так чего ж ты хочешь от меня? В чем винишь? Твоя суть выходит наружу, чтоб каждый ясно все об тебе понимал. Аль стыдишься себя такого? Аль сам себе противен? Твой крест, тебе нести.

- Крест? - медленно выговорил Ярин. - "А я погляжу, как тяжел крест твой тебе покажется"... Так ты сказала тогда?

- Запомнил... Это хорошо. Теперь еще запомни - облегчать тебе ношу я не стану. Неси, сколь сил хватит. Каждый делает свой выбор. Прощай. Оставайся сам с собой, Ярин, меня больше не зови.

- Постой! - вскинулся Ярин. - Погоди, Алена!

Но в снежном сиянии таяла летняя голубизна ее сарафана. И где-то внутри себя услыхал Ярин:

- Незачем. Нам нечего больше сказать друг другу.