Ночь волка

— Ну хорошо, — сказал Папаша, — а у нас, жителей Мертвых земель, нет разве своей собственной культуры? Со своими обычаями и традициями и всем прочим? Конечно, культуры не очень развитой и довольно запущенной, однако и в этом может заключаться ее прелесть.

— Так-то оно так, — согласился я, — но эта культура основана на убийстве и посвящена исключительно убийству. Убийство — способ нашего существования, и это сводит на нет все твои доводы, Папаша.

— Позволь внести поправку или, скорее, дать иную интерпретацию, — Теперь его голос на время утратил свои стариковские хрипловатые интонации, стал звучнее и значительней, словно принадлежал не Папаше, а кому-то другому. — Каждая культура — это средство развития, так же, как и средство существования, потому что главный закон жизни — это развитие. Наша культура, культура Мертвых земель, должна развиваться от убийства к отказу от него. Таково мое мнение. Пожалуй, это самый тяжкий путь развития, с которым кому-либо доводилось сталкиваться, но все же это путь развития. Множество куда более мощных и утонченных культур так и не смогли решить проблему войн и убийств — уж мы-то это отлично знаем, так как живем на обломках грандиознейшего их крушения. Возможно, именно мы, обитатели Мертвых земель, погрязшие в каждодневном убийстве, не способные отрицать, что оно стало частью нас самих, не имеющие сил выбросить его из наших голов, как это делают городские недоумки, — возможно, именно мы, жители Мертвых земель, сможем справиться с этой скромной проблемой.

— Но, черт возьми, Папаша, — возразил я, помимо воли приходя в возбуждение. — Даже если мы и обладаем культурой, способной к развитию, — это не культура кающихся убийц. Только настоящая культура предполагает, что убийца раскаивается и исповедуется, а потом его вешают или заключают в тюрьму — и таков дурацкий удел каждого. Тут необходимы религия и суды, палачи и надзиратели и многое-многое другое. Не думаю, что человеку достаточно сказать «Извините, я не прав» и отправиться наставлять и ободрять других убийц — этого вовсе не достаточно, чтобы вытравить в себе чувство вины.

Папаша сделал квадратные глаза:

— Ты так уверен, что чувство вины абсолютно необходимо, Рэй? — требовательно спросил он. — Разве тебе недостаточно просто понимать, когда делаешь что-то неправильно? Чувство вины — это роскошь. Естественно, мало просто сказать «Извините» — тебе придется потратить большую часть оставшейся жизни на оправдание уже совершенного… и того, что еще совершишь! А относительно виселиц и тюрем — никогда не было доказано, что с убийцами нужно обращаться именно так. Теперь о религии — некоторые из нас, кто бросил убивать, набожны, а многие (включая меня) — нет; некоторые из верующих думают (может, не надеясь до конца искупить свою вину), что прокляты навеки, но это не мешает им хорошо делать свою работу. А теперь я спрашиваю тебя: является ли такая мелочь — уверенность, что проклят навеки, — достаточным основанием для того, чтобы вести себя, как, последняя гнида?

Каким-то образом это подействовало. Последнее утверждение Папаши было настолько прямо обращено ко мне и в то же время настолько искренне, что я не мог не почувствовать к нему теплоту. Хочу, чтоб меня правильно поняли: я вовсе не стал пылким поклонником его философии, но счел забавным поддерживать этот разговор — до тех пор, пока самолет шел на автопилоте и лучшего занятия у нас не было. Алиса, похоже, чувствовала нечто подобное. Подозреваю, что любого бродягу, который сумел бы так подшутить над религией, как это удавалось Папаше, она бы занесла в наградные списки на получение Серебряной звезды, Бронзовой, на худой конец.

Атмосфера заметно разрядилась. Для начала мы попросили Папашу рассказать об этих «мы» и «нас», о которых он часто упоминал, и оказалось, речь идет о нескольких дюжинах (или сотнях — никто их точно не подсчитывал) убийц, которые завязали и отправились кочевать по Мертвым землям, пытаясь завербовать других и помочь тем, кто этого хочет. Время от времени они собирались вместе в кое-каких известных только им местах в заранее обусловленное время, но, по большей части, все время пребывали в пути — по двое, трое или — гораздо реже — в одиночку. Это сообщество состояло из мужчин, во всяком случае, до сих пор Папаша не слышал, чтобы в нем были женщины, но со всей серьезностью уверял Алису, что против вступления девушки никаких возражений не будет. С недавних пор они стали называть себя Анонимными Убийцами по аналогии с какой-то довоенной организацией, истинных целей которой Папаша не знал. Некоторые из них уходили из сообщества и снова возвращались к убийству, однако некоторое время спустя кое-кто из них приходил опять, еще решительней настроенный завязать.