– Если ты отправишься в Аджайгарх, тебя поймают, – сказал Дакш, нахмурив брови. – Давай вернемся в гурукулу и расскажем моему отцу о том, что мы узнали. У него наверняка найдется для тебя какой-нибудь совет.
– Он накажет нас обоих за то, что мы уходили на всю ночь, – отметила она.
– Да, но после этого он нам поможет. Поверь мне.
Он выглядел таким серьезным. Хотела бы она сказать: «
– Я знаю, ты хочешь помочь, – сказала она. – Но ты и твой отец уже сделали достаточно. Нельзя, чтобы люди подумали, будто он принимает чью-либо сторону.
– Политическую сторону – нет. Но мой отец всегда будет на той стороне, где правда. То, что произошло в Аджайгархе, было неправильным. Он хочет, чтобы виновные были наказаны так же сильно, как и ты.
Она нахмурилась, собираясь возразить.
– Пожалуйста, – добавил он, – дай мне день. Посмотрим, что он скажет.
Отчасти потому, что она знала, в его словах был смысл, и у Ачарьи, вероятно, нашелся бы для нее хороший совет, но главным образом потому, что в этот миг она не вынесла бы прощания с Дакшем, она согласилась вернуться в гурукулу.
Глава 20
Ачарья сидел под деревом пипал во внутреннем дворе, излучая холодное, пробирающее до костей разочарование. Катьяни и Дакш стояли перед ним, опустив головы, в то время как остальные ученики наблюдали с безопасного расстояния.
– Уттам, – рявкнул Ачарья. – Перечисли правила, которые они нарушили.
Его старший сын относился к происходящему со смирением.
– Во-первых, вы покинули гурукулу без разрешения, – сказал он спокойным голосом. – Во-вторых, вас не было в хижине ночью. В-третьих, вы ходили в убежище яту, куда ходить запрещено.
– Ты забываешь об одном, – проскрежетал Ачарья.
Уттам кивнул:
– Вы пошли вдвоем, без сопровождающих.
Катьяни с трудом сдержала возглас. Конечно, неженатым молодым мужчинам и женщинам гурукулы не разрешалось оставаться наедине, якобы перед лицом искушения юношам невозможно поддерживать брахмачарью. Но на этот раз он даже ее не целовал.
– Прости, отец, – сказал Дакш так же спокойно, как и его брат.
– Прости?
Ачарья вцепился в свою бороду, как будто хотел ее оторвать.
– Она посторонняя, но ты! Ты же мой сын. Ты родился и вырос в этой гурукуле. Другие ученики смотрят на тебя снизу вверх. Как ты мог нарушить так много правил?
– Я приму любое наказание, которое ты сочтешь подходящим, – сказал Дакш, уставившись в землю.
– Конечно, ты его примешь, иначе как я смогу поддерживать дисциплину в гурукуле?
Ачарья поднялся:
– Никто не посмеет сказать, что я с пристрастием отнесся к выбору наказания моему сыну. Ты получишь десять ударов кнутом за каждое нарушенное правило.
У Катьяни перехватило дыхание.
– Это нечестно, – сказала она, запинаясь. – Это была моя вина. Это я заставила его это сделать.
– Никто не может
– Позвольте мне разделить наказание. По двадцать ударов кнутом каждому. Как насчет этого?
– Ты пытаешься торговаться со мной?
Ачарья недоверчиво приподнял свои кустистые брови. Стоящий рядом с ним Уттам слегка покачал головой.
Если она перестанет говорить, то начнет кричать.
– Это было бы справедливо, – возразила она. – Я должна разделить наказание.
– Наказанием будет то, что тебе придется смотреть, как он истекает кровью, – сказал Ачарья. – Варун! Принеси кнут.
Нет, это наказание было слишком суровым. Она бы не смогла такое пережить. Ее собственная спина горела огнем, заставляя девушку дрожать.
– Не нарушив правил, мы бы никогда не получили важную информацию, – сказала она, стараясь, чтобы ее голос не сорвался. – Теперь я смогу узнать, кто был ответственен за убийство моей семьи.
– Эту информацию вы могли бы получить, спросив у меня разрешения, – сказал Ачарья.
– Вы бы согласились на это? – спросила она.
От необходимости отвечать на это Ачарью спасло появление Варуна с отвратительного вида кнутом, сделанным из скрученной веревки.
Катьяни затошнило, но она сдержалась. Как легко она позволила Дакшу помочь ей, как мало думала о последствиях. Но он знал, что его ждет. И все же он нарушил правила ради нее. Напряжение у нее в груди все возрастало, и в конце концов ей начало казаться, что она вот-вот лопнет.
Ачарья выхватил кнут у Варуна.
– Чего ты ждешь? – требовательно спросил он.