Ночь всех проверит

Капитан молча кивал. Его лицо выражало хмурую сосредоточенность. Я ушел от него в уверенности, что он уже принял меры и его люди будут бдительны. Я подумал, что такое выражение может быть и на моей старой усатой физиономии, а это ни к чему: не то место, не то время, не то окружение. Если я и в состоянии прояснить ситуацию, то уж никак не с хмурым и озабоченным лицом. Попадись я с такой миной на глаза Рейнясу, мальчишка живо принялся бы пальцами растягивать мне рот, добиваясь улыбки.

Надо быть начеку, присмотреться к ребятам команды.

Левицкий, конечно, организует слежку и за пассажирами… Но как же я сразу не подумал: если следить за пассажирами станет, допустим, его офицер, а на самом деле хакер-авантюрист собственной персоной, не воспользуется ли он ситуацией в свою пользу? Обвинит невинного туриста, подведет под подозрение… кого? Да любого отдыхающего, хоть и меня… Нет, с капитаном Левицким надо переговорить еще раз. Почему бы не переустановить камеры наблюдения, пусть следят не за морем, а за пассажирами? Сделать это на всех палубах гондолы «Золотого грейпфрута». Чтобы, по крайней мере, быстро снять с невинного лица обвинение, если такое будет предъявлено, и не упустить истинного виновника.

Сегодня же вечером я верну капитана к этому разговору.

После массажной ванны и – вот так экзотика! – отхлестанный докрасна растительным веником по спине, я воспрял духом. Неприятное чувство от беседы с Левицким притупилось, и я присоединился к отдыхающим на верхней палубе.

Мои новые знакомые, Филиас Фармопулос и Энге Лаперуз, коротали время за игрой в бол. Затем мы смотрели представление цирковых артистов. Эриданца не оказалось в зале. Филиас объяснил, что с точки зрения эриданца это зрелище совсем не то, на которое следует тратить время. Я запомнил время, когда отсутствовал Лаперуз.

Близился здешний поздний обед.

Мы с землянином и эриданцем договорились встретиться за одним столом.

Рейнясу еще в столичном Зелене прилип к паре супругов (или любовников), те выразили горячее желание повозиться с ребенком, спросили мое на это согласие и получили его.

Я рассчитывал, что кое-что проясню именно за обеденным столом, люди раскрываются во время трапезы, это азбучная истина.

Мы изучили меню, полюбовались на картинки блюд в кубо-кубо, так и не поняв, какой вкус у цветных бульонов, гарниров и синтезированных мясных продуктов, не говоря уж о разнообразнейших закусках, салатах и десертах.

– Что будем есть? – первым сдался я.

Филиас повел головой в сторону стола, над которым на длинном шнурке подвесили болтливый мячик Рейнясу: мальчишка не расставался с игрушкой. Надо же, невозможно угадать, какая цацка понравится ребенку!

– Предлагаю заказать то же самое, что выбрала эта пара, взявшаяся баловать вашего внука. Там заказ делала женщина, и, по-моему, она знала, что выбирает.

Эриданец трагически изрек:

– По статистике, восемьдесят четыре процента мужчин не любят экспериментировать с едой и предпочитают есть то, к чему привыкли. И этим отличаются от женщин, которые обожают пробовать новые блюда. Предупреждаю, таких женщин семьдесят восемь процентов.

– Отлично! – потер руки Филиас. – На Земле есть поговорка: «Чего хочет женщина, того хочет Бог!»

– Как вам будет угодно. Делайте заказ, – уступил эриданец. – Только бы ваш демиург не оказался любителем протертой каши и киселя.

Таким образом на нашем столе появилось деревянное блюдо в форме палитры живописца, а на блюде – канапе с густейшим перечным соусом трех цветов, в него положено макать трубочки с начинкой из местного овоща сыти. Дикий корень сыти напоминает мясо птицы, а окультуренный слегка уступает ему по вкусу, но служит иланцам заменой мясу.

Нам подали бутерброды с икрой, лежащей поверх длинно нарезанных бледно-желтых масляных ктитов, и бутерброды, украшенные рисунком из тертого сыра и пасты из морских креветок.

– Всегда любил живопись! – выдохнул землянин, в нетерпении потирая руки и оглядывая яркие кушанья. – «Я готов есть краски!» – сказал один художник.

– Художника звали Винсент Ван Гог, – процедил Лаперуз. – Я встречал одного сумасшедшего, он по картине Ван Гога «Звездная ночь» пытался сделать выводы об эволюции звезд.

– И ему удалось?

– Легко! – отрезал эриданец, оставаясь непроницаемо-строгим.

– За что я люблю нашего Энге, так это за бесподобное чувство юмора! – хохотнул землянин.

– За что я вас терплю, так за умение найти в моих словах то, чего в них нет. На редкость парадоксальное сознание! – пожаловался мне Энге, кивая в сторону Филиаса Фармопулоса, и активировал столовые приборы, принесенные с собой. Его вилки и ложки отсчитывали количество калорий, отправленных в рот.