В проеме стоит Морган Бэрроу, мэр города. Под мышкой он держит маленькую корзинку зеленого винограда. Взгляд чуть более темных, чем виноградные ягоды, глаз окидывает нас троих, затем его свободная рука слегка откидывается, точно он собирается нас обнять. Впрочем, это формальность: почти сразу рука опускается, и мэр деловито идет навстречу. Ботинки, стоящие больше, чем все, что надето на мне, сияют чистотой.
– Дамы… я ослеплен.
Корзинка занимает место рядом с нашим блюдом яблок и апельсинов. Мэр встает рядом со мной.
Когда-то я с трудом запомнила его имя, теперь же оно отскакивает от зубов. Морган Бэрроу. Бессменный глава Города вот уже семьдесят лет.
Говорят, на Земле нет и не было таких «долгоиграющих» политиков: там и в целом-то умирают раньше, но здесь… о, здесь много живучих тварей, так почему бы среди них не быть хотя бы одному нормальному человеку?
Я помню его столько же, сколько и
Раньше я часто задумывалась, почему его вечная молодость никого не удивляет. Однако стоило немного поработать на благо нашего режима, и я сразу все поняла. Куда больше всех волнует, что будет, если он отбросит копыта. Это беспокоит и меня.
Он выкладывается на все сто. Поддерживает Юг, дополнительно финансирует гарнизоны и Научную Академию, где проводит огромное количество времени. Координирует деятельность партий, вовремя примиряя их. Как в сказках.
Почти всех подчиненных он знает в лицо и по именам, уделяет внимание даже самым их незначительным проблемам. Помнит, когда день рождения у Кики, присылает шефу мазь из барсучьего жира для больной ноги. Общий городской папочка. В него верят не меньше, чем в Господа Бога: даже там, где нет церквей, есть бюстики в лавровых и гвоздичных венках.
– Как себя чувствуешь, дорогой Джейсон?
– Отлично.
«Свободный» с трудом скрывает раздражение. А еще его бесит, что его имя не сократили, как он привык. Мэр никогда его не сокращает.
– Э-м-м. – Бэрроу, несколько обескураженный резким тоном, примирительно пожимает плечами. – Рад. Я, конечно, понимаю, что в политике, на ваш молодой взгляд, хороши любые средства, но Глински не стоило делать подобных вещей.
– …В конце концов, это противозаконно.
Его слова звучат заунывно. Я кошусь на «свободного», устало закрывшего глаза.
– Так вышло. Не вижу смысла это обсуждать, Морган.
Как будто мэр не знает, что закон в Городе – условное понятие. Что глава правящей партии, видимо, считающий себя его воплощением и гарантом, разгуливает с пистолетом, винтовкой и отрядом солдат.
– Ван Глински вряд ли имеет отношение к случившемуся. – Тон Элмайры, пожалуй, на несколько градусов холоднее, чем можно себе позволить при беседе с мэром. – Это мы подвели партию Свободы, не придя на помощь в нужный момент.
– Я тоже не совсем уверен…
Гамильтон произносит это, снова открыв глаза. Он еще более помрачнел, и ему явно не хочется углубляться в тему. Мэр кивает, но тут же сокрушенно качает головой. Я не удивилась бы, если бы он захотел потрепать раненого политика по макушке. Бэрроу заговаривает снова:
– Мальчик мой, я понимаю. Но подумай. Я уважаю Вана за все, что он делает, мы прошли огонь, воду и медные трубы, но я не могу не видеть, что он… стал агрессивнее в последнее время. Он сдает, точнее, больше даже боится сдать. Не удивлюсь, если…
– А вы откуда знаете? – С губ Элмайры не сходит вежливая улыбка. – Свечку держали?
Я толкаю ее в бок. Можно подумать, она понимает, каково лавировать между двумя людьми, в которых веришь. Можно подумать, это легко – не дать им друг друга уничтожить. Выбирать выражения, чтобы не стало хуже. Можно подумать…
– Я – прости меня, Джейсон, – его понимаю. Он старался для нас много лет, изо всех сил, но его методы…
– Я бы не спешила. – Элмайра неприятно щурит глаза. – Мистер Глински вчера сражался бок о бок с нами. По-настоящему. За людей, которые выкрикивали
Мэр моргает, переваривая ее слова, и грустно улыбается: