Ночь за нашими спинами

Тело пронизывает холод, и мои друзья резко толкают меня вниз, под камень с моим именем, в яму, на дне которой стоит гроб. Я не вижу его, но знаю, что он там есть. И знаю, что крылья не смогут меня удержать. Я разучилась летать.

…Подкладка мягкая, дорогой бархат. Ангелы стоят на краю могилы и смотрят вниз. Крышка закрывается. Глухо сыплется земля, каждый удар отдается в висках, и наконец становится тихо. Бархат… он приятный, теплый, как одеяло. Одеяло, под которым я просплю вечность.

Меня нет. Нет мира. Наверно, это был сон. Яркий сон, где я умела летать и даже любить. С небом и бабочками, которые садятся на чужие пальцы. Пальцы кого-то, кто читал Сартра. Он, этот кто-то, улыбался мне. Не хотел, чтобы я умирала, а в итоге тоже оставил меня, и я… а я даже не похоронена с ним рядом! Не помню о нем ничего, только имя…

Имя, похожее на выстрел. Выстрел, от которого я просыпаюсь.

Джон.

– Помогите! Кто-нибудь! Пожалуйста! Джон! Элмайра!

Я колочу руками в крышку гроба, царапаю обшивку когтями, ощущая, как они трескаются и ломаются. Я содрогаюсь от боли.

– Джон!

Истерика, сильнее с каждой секундой. Я хочу жить и не собираюсь подыхать здесь, подыхать так! Еще удар в крышку. Но сил биться уже нет. Ощущается нехватка воздуха, приходится делать два-три вдоха подряд, чтобы только…

– Джон!

Меня никто не слышит. Никого не осталось. А когда тьма укроет кладбище, не станет и меня.

Я закрываю глаза, пытаюсь успокоиться, представить, что я все-таки просто сплю. Сплю. Сплю. Щиплю себя, снова и снова. Но меня только больше клонит в сон, щипки становятся все слабее…

Впусти меня.

Я прислушиваюсь. Сверху доносится мягкий шорох.

Впусти.

Земля, точно превратившаяся в гигантское чудовище, отползает.

Впусти.

Я узнаю этот голос.

Крышку гроба поднимают и швыряют прочь. Я чувствую ветер! На мое лицо падают капли дождя, я жадно вдыхаю прохладный воздух, не открывая глаз. Я…

– Давай руку.

Да. Я впустила его, я не могла не впустить. Впустила, что бы это ни значило. И теперь я прижимаюсь к нему изо всех сил.

Над кладбищем бушует гроза. Я слышу рев грома и ветра, но больше ничего не могу различить. Меня вытаскивают из могилы. Я решаюсь открыть глаза.

– Джон…

Мой голос охрип, будто я не разговаривала несколько недель. Кажется, я реву. И мне… совсем не стыдно. Я устала быть «горячей штучкой», «огненной девочкой» и «королем Артуром», я…

– Этого не повторится, слышишь? Только не плачь.

Его пальцы легко гладят меня по волосам. Я не отвечаю, обняв его и уткнувшись лицом в свитер, в очередной раз замечая, насколько Айрин выше меня. Да я же просто шмакодявка… Ливень постепенно утихает. Дай мне еще минуту, Джон. Просто дай мне ее.

– Тебе… лучше?

Когда Джон осторожно отпускает меня, приходится разжать руки. И вот теперь я в смущении отползаю подальше. Вот же размазня…

– Что произошло? Как я сюда попала? Как ты вообще остался жив? Здесь была Элмайра, и…

Джон слушает меня, не перебивая, но отвечает на все коротко:

– Ты спишь.

Ха. Я поднимаю руку со сбитыми костяшками и обломанными ногтями, под которыми застряли клочья обшивки, и начинаю нервно облизывать кровоточащие пальцы.

– Я скребла крышку настоящего гроба, мне было больно. В плохих снах такого не бывает. Даже в очень плохих.

Поморщившись, он вынимает мою руку изо рта.

– Заразу занесешь.

– Но я же сплю!

– Ладно. Но это просто отвратительно.

Я нервно усмехаюсь, и он тоже. Но почти сразу начинает хмуриться.

– Вы отравились. Та карусель была накачена газом очень необычной консистенции. Он… вызывает у человека кошмарные видения.

– А почему ты… спишь… э-м-м… со мной, как бы это ни звучало?

Он поднимает брови. Я прикладываю ладони к щекам. Черт, горят…

– Это особые сны, Эшри. И проснуться почти невозможно, если не поможет телепат или…

– Ах вот оно что. – Я стараюсь выкинуть из головы все, что я себе напридумывала. Следующая фраза Джона помогает мне сделать это почти мгновенно:

– Подействовало даже на Вуги. Призрака. Мертвеца. Подумай, что это значит.

Я встряхиваю головой и окончательно прихожу в себя. Да, все слишком плохо, чтобы фантазировать. Как вообще работают мои мозги, что я думаю о всяких глупостях, даже когда вокруг творится мини-апокалипсис?

– А… еще кто пострадал?

– Элмайра, шеф, Бэни и Глински.

– Он-то как? Кто его пустил?

Джон, глядя на мое лицо, нервно усмехается:

– Спросишь у Львовского, если он выживет. Давай. Мы уходим.

Наши пальцы крепко переплетаются, и синие глаза Айрина загораются огнем. Я смотрю в них, не способная оторваться, перестаю дрожать от холода… и далеко не сразу осознаю, что мир вокруг вращается. Быстрее. Быстрее. Как та проклятая карусель.

* * *

Мы в комнате – я в кресле, Джон передо мной на корточках, моя рука все еще в его холодной ладони. Тихо потрескивают дрова в камине, мигает одна из лампочек на потолке. Карусель, стоящая на полу, не вращается. Ее накрывает большая стеклянная банка.

– Ох…