Ночевала тучка золотая

Тогда Алхузур стал бегать вокруг кошары и петь свои странные, булькающие песни.

Колька тоже побежал, заорал изо всех сил свою песню. “От края до края по горным вершинам, где гордый орел совершает полет, о Сталине мудром, родном и любимом, прекрасные песни слагает народ…” Но песня о Сталине его не согрела. Он стал вспоминать песни о Буденном и Климе Ворошилове… Они все скаковые, под лошадиный ритм бегать удобней. А потом пришла на ум та, которую они орали в спальне: “Бродили мы с приятелем вдвоем… Бродили мы с приятелем по диким по горам, по диким по горам…” Он стал учить Алхузура этой песне. Вдвоем они кричали что есть мочи, прыгали, бегали, толкали друг друга плечами… А потом вышло солнце, пробилось сквозь густой туман, стало чуть теплее.

Они легли прямо на траву и снова заснули, счастливые оттого, что не надо им больше дрожать от холода.

Алхузуру снился родной дом, и мать ругала его, что он не выучил уроков. А Кольке приснился брат Сашка, который пришел к кошаре и спрашивал: “Зачэм спыш? Смытры, хоры кругом, а ти спыш? Да?” И все дергал за плечо.

Колька проснулся и не мог понять, что же происходит. Над ним стоял Алхузур и еще какой-то мужчина, в рыжей бараньей шубе, в зимней шапке и с ружьем в руках.

– Спыш, да? – кричал мужчина странным переливчатым голосом, который шел прямо из горла. – С рускым свиным спыш? Да? А сам чычен, да?

Алхузур тянул его за руку, державшую ружье, это ружье он направлял на Кольку.

Спросонья Колька ничего и не понял. Он глаза протер и хотел подняться, но мужчина пхнул ногой, и Колька полетел наземь, больно ударился плечом.

– Лыжат! – закричал мужчина громко. – Стрылат буду!

Он опять наставил на Кольку ружье, и Колька лег, глазами в землю. Так он лежал и слышал, как кричал мужчина и кричал Алхузур. Но Алхузур громко говорил по-своему, а мужчина отвечал ему по-русски, наверное, чтобы слышал Колька. Чтобы ясно ему было, что его сейчас убьют.

Мужчина гремел:

– Мой зымла! Он на мой зымла приходыт! Мой дом! Мой сад! А я стрылат за то… Я убыват…

– Ма тоха цунна! – кричал Алхузур. – Не убей! Он мынэ от быэц спысат… Он мынэ брат называт… Мужчина посмотрел на Кольку:

– Хан це хун ю? Разбырат? Нэт? Как зыват?

Колька повернулся. Мужчина посмотрел на Кольку холодно, жестко, и цвет его глаз был такой же стальной, как дуло его ружья, направленного на Кольку.

Колька хотел опять приподняться, но мужчина прикрикнул:

– Лыжат! Отвечат! Хан це хун ю? Хо мила ву?

– Ну, Колька, – сказал Колька, лежа и глядя на мужчину. Он опустил глаза от ружья и увидел, что на ногах у мужчины обмотки и галоши, крест-накрест повязанные лыком. А тулуп у него драный, видать, долго ходил по колючкам. На голове папаха, такая же драная, а тулуп перепоясан блестящим серебряным ремешком… Ну, точно таким, какой был у них с Сашкой. Странно, но именно папаха и ремешок поразили Кольку, который и думать о них не должен, его убивать собирались…

– Колка? – переспросил мужчина. – А зачэм пры-шел? Хор – зачэм? Чычен слыдыш зачэм?

– Я не слежу, – сказал Колька. – Я вот с ним…

– Ми брат! Ми брат! – выкрикнул Алхузур.

– Со кхеру хех, – сказал горец, повернувшись к Алхузуру.

– Ма хеве со, – отвечал тот.

Горец посмотрел на Кольку, на Алхузура и добавил по-русски:

– Его убыт надта! Он будыт быэц прывадыт!

– Ма хеве со, – крикнул Алхузур. И заплакал. Так и было: Колька лежал и смотрел на мужчину, на ружье, а рядом плакал Алхузур. Колька без страха подумал, что, наверное, его сейчас убьют. Как убили Сашку Но, наверное, больно, только когда наставляют ружье, а потом, когда выстрелят, больно уже не будет. А они с Сашкой снова встретятся там, где люди превращаются в облака. Они узнают друг друга. Они будут плыть над серебряными вершинами Кавказских гор золотыми круглыми тучками, и Колька скажет:

– Здравствуй, Сашка! Тебе тут хорошо? А Сашка ответит:

– Ну, конечно. Мне тут хорошо.

– А я с Алхузуром подружился, – скажет Колька. – Он тоже нам с тобой брат!

– Я думаю, что все люди братья, – скажет Сашка, и они поплывут, поплывут далеко-далеко, туда, где горы сходят в море и люди никогда не слышали о войне, где брат убивает брата.

Пришел Колька в себя не скоро, он не знал, сколько времени миновало с тех пор, как его убивали.

А может, его уже убили?

Рядом с Колькой сидел Алхузур и по-прежнему плакал. Но горца нигде не было, и стояла в сумерках тишина.

Колька удивился, что Алхузур еще плачет, и спросил:

– Он тебя обидел?

Алхузур услышал голос и заплакал еще сильней. Он вытирал слезы рукой и полой ватника, из дырок которого торчала горелая вата. От ватника пахло пожаром. Алхузур выдергивал вату и пускал ее по ветру.

И Колька опять спросил:

– Чего ревешь? И зачем дергаешь вату?

Тот вытер рукавом лицо и посмотрел на Кольку.

– Я думыт, что ты умырат.

– Вот еще придумал!

– Ты глыза закрыват, и так вот: хыр-хыр… – Алхузур изобразил хрип. – А я становится плох… Одын брат нэ брат…

Колька сказал:

– Если он не стрелял, то я живой. Он ушел? Алхузур показал на горы.

– Он там… Он свой зымла стырыжыт… Он ее сы-жалт… Он ее лубыт…