Ночи и рассветы

На другой же день милиции удалось выяснить, что в районе действовала шайка террористов, переодетых в форму ЭЛАС. Ночью, за сутки до того, как совершилось преступление, из центра спустились два танка и бронемашина. В милиции подозревали, что бронемашина перевозила бандитов.

Когда они остались вдвоем, Спирос сказал Космасу:

— Тебе я могу сообщить еще одну деталь. Знаешь, кто орудует в этой шайке? Помнишь, кто предал нашу типографию?

— Сарантос?

— Он самый. Он жил в этом квартале, знает здесь каждое окошко и каждую кошку. Вчера вечером его видели на улице… Чего там сомневаться, это он, конечно, навел сюда бандитов…

Спирос замолчал и задумчиво посмотрел на стеклянную дверь. Там, в соседней комнате, работали наборщики. У Космаса защемило сердце. Он словно впервые увидел бледное, усталое лицо Спироса и его совсем уже седые волосы.

— Положение, Космас, очень критическое, — снова заговорил Спирос. — Многие кварталы они сровняли с землей. Скоби подвозит подкрепление и старательно выполняет обещание Черчилля — превратить Афины в развалины… Возможно, кое-какие позиции придется оставить…

X

Ночью Космаса разбудили. Пришла его очередь отдежурить два часа на баррикаде.

— Сколько времени? — спросил он у сменившегося часового.

— Полвторого.

— Замерз?

— Окоченел! — Часовой, припрыгивая, побежал к двери.

Мороз крепчал. Стоять за баррикадой было невозможно. Ветер с удвоенной силой вырывался из щелей и впивался в тело ледяными лезвиями, отточенными на баррикадных рельсах. Через несколько минут Космас совсем продрог и принялся дуть на руку. На единственную руку. Здесь, на пронизывающем ветру, отсутствие второй руки сказывалось особенно явственно.

Ночь была очень беспокойная. Небо без единого облачка. Чистое, как кристалл, традиционное рождественское небо со сверкающими звездами, холодными и золотыми, как флорины. Но и в это рождество они опять окровавлены, как в прошлый, как в позапрошлый год. В прошлом году Космас встретил Новый год на Астрасе. В ту ночь англичане убили Уоррена.

В центре продолжаются бои, где-то гремит артиллерия. Космас пытается угадать — где. Но эхо взрывов расходится по городу, как круги по воде, и уловить, откуда они, невозможно. Наверно, опять Кесарьяни, стертая с лица земли, но все еще не сдающаяся Кесарьяни… Неожиданно за церковью кричат в рупор. Это молодежь. Каждые два часа на улицах сменяются патрули. Рупор кричит снова. Космас старается собрать осколки слов: «Внимание!» Ветер свирепствует, как цензор, со свистом вычеркивает слоги, слова, целые фразы… Внезапный грохот покрывает и крик, и свист ветра, он приближается и усиливается. Похоже на танки, на самолеты… Космас карабкается на ледяные рельсы и глядит вдаль… Грохот обрывается. «Мы сражаемся и поем! — словно пулеметная очередь, прорвавшая блокаду, вылетает из рупора коротенькая фраза. — Революция еще держится!»

«Еще» — это слово разрывается, как снаряд. Революция еще держится, но сколько еще продержится?

* * *

Днем Космас был на Патисия. По дороге он встретил безоружную колонну. Пожилые мужчины и женщины из какого-то рабочего поселка требовали, чтобы их зачислили в армию. «Мы — резерв ЭЛАС!» — написали они на большом плакате, который несли в первых рядах. Резерв армии был неисчерпаем, насколько может быть неисчерпаем резерв революционного народа. И несмотря на это, впереди явственно брезжил конец. То, на что намекнул Спирос, Космас почувствовал еще отчетливее на площади Агамон. Здесь он услышал слово «отступление». Пока что его произносили шепотом…

Однако через четверть часа в молодежном клубе в Кипсели его недобрые предчувствия-рассеялись, как дым. Они потонули в кипящем водовороте юности. Еще вчера вечером клуб был обстрелян с Ликавитоса, а сегодня его снова переполнила вооруженная молодежь. Осыпавшиеся стены и дырявая крыша качаются от песен, как вчера вечером качались от снарядов.

Пули британские нас не пугают…

Эта песня звучит как клятва перед боем.

Высокий юноша, взгромоздившись на стол, читает горячие слова привета от молодежи Америки: «На вашей стороне человечество… Ваша победа будет и нашей победой!» «Мы победим! — кричат из зала. — В бой до победы!»

Кто-то схватил Космаса за руку — это студент-филолог, он иногда писал для второй страницы «Свободы».

Теперь он отпустил русую бороду, поверх рваного пиджака крест-накрест висят патронные ленты. Студент тащит Космаса в угол и знакомит со своими товарищами — двумя парнями и тремя девушками. Они тоже студенты из роты имени Байрона. Вчера ночью погиб их капитан.

— Как там, впереди? — спрашивает Космас. Студент отвечает. Сквозь гул кажется, что он декламирует:

— Возможно, танки, самолеты и пушки не оставят целым ни одного дома, но мы будем биться даже за развалины…

Это слова какого-то обращения.

— Самая пламенная поэма из всех, какие были и будут написаны, — говорит студент. — Разве не так? Мы уже бьемся за развалины…

— И будем биться до победы, — закончила девушка.

* * *

Со стороны типографии послышались шаги. На смену Космасу шел новый часовой.

— Уже?