Ночи и рассветы

Просторный подвал перегородили, по одну сторону разместили типографские ящики, по другую — пресс. Там же на чурбаках пристроили приемник. С приемником пришлось повозиться. Чтобы его замаскировать, поставили легальный приемник наверху, в комнате. За одну ночь Космас стал заправским электротехником. Он так удачно сделал проводку, что ему мог бы позавидовать настоящий мастер.

Яма глубокая — наборщик может стоять в ней во весь рост. Но отверстие нельзя закрывать ни на минуту — воздуха не хватает. В подвале душно и сыро. Пахнет землей, которой завален весь дом. А тут еще и сурьма! Пары поднимаются в комнаты; окна распахнуты настежь, но это не помогает. Бабушка утешает: скоро все выветрится.

Не успели они преодолеть первые трудности, как появились новые. Нужно обучиться набору. Сейчас этим занимается бабушка: она вооружается очками, и мигнуть не успеешь, как в верстатке уже лежит несколько строк.

Первая прокламация не длинная. Две тетрадные страницы, исписанные карандашом. Для бабушки это сущий пустяк. Космас тоже мучается над шрифтом. Он набирает по буковке. Все внимание сосредоточено на кассе: в одном квадрате заглавные буквы, в другом — строчные, с ударением, без ударения, знаки препинания — для всех свое место. Но Космас никак не может привыкнуть. Буквы ускользают от него, прыгают из квадрата в квадрат, и вот уже рушатся квадраты, а вслед за ними и весь набор. Верстатка тоже норовит выскользнуть из рук. Пальцы не слушаются: вместо того чтобы ставить буквы в верстатку, они тянут их в кассу.

Наконец Космас набрал первый параграф. Он укрепил набранную страницу, прошелся по ней валиком и снял листок. Ничего не получилось. Ни одно слово не стоит, где ему положено. Буквы перемешаны, ударения рассеяны как попало, заглавные буквы втесались в середину слова.

Бабушка Агнула ободряет:

— Для начала совсем не плохо!

Она берет в левую руку верстатку, в правую — вилку, и ее руки, словно вышивая, делают стежок за стежком. Они чуть-чуть дрожат, но мелькают так быстро, что начинает рябить в глазах.

— А теперь сними-ка, Космас!

Она хватает листок бумаги и валиком прижимает его к набору. Космас сдергивает страницу. Фраза течет гладко и свободно: «Вперед! Сыновья и дочери Греции, готовьтесь к решительной борьбе…»

Сердце Космаса трепещет. Сколько раз испытывал он волнение при виде подпольной листовки! А теперь перед ним листовка, в которой есть крупица и его труда.

Руки бабушки Агнулы мелькают, как спицы. И пока Космас готовит бумагу, страница уже набрана и стиснута в рамках. Пресс пока еще не собран, но им помогает многолетний опыт бабушки — работают они по методам, существовавшим еще на заре типографского дела. Бабушка закрепила набор в железных тисках и полила сверху чернилами. Одной рукой накрывает набор чистым листком, другой снимает отпечатанный. Космас изо всех сил налегает валиком на бумагу.

Сначала дело шло плохо. Валик тяжел, руки у бабушки болят и дрожат. И что хуже всего — они никак не могут войти в ритм. Шелест листов, слетающих с бумажной горки, вращение валика и скольжение готовых прокламаций, падающих на пол, — три процесса, из которых возникнет этот ритм, постепенно овладеет всем и всех подчинит своей воле.

Окна завешены одеялами, дверь на крепком засове, половицы подняты. Постели на всякий случай разобраны, сняты покрывала, словно только сию минуту с кровати поднялся спавший человек.

А внизу работа идет своим чередом. Оба изнемогают, но не отходят от станка.

Нужно отпечатать две тысячи листовок. Они отпечатали две с половиной. Рассветает. Теперь надо готовить пакеты.

Потом бабушка выходит во двор. Соседи уже проснулись. Куры кудахчут и требуют корма… Космас совершает утренний обход огорода. Где покопается в грядке, где выдернет сорняк. И только потом идет спать. Голова тяжелая, в ушах гудит.

Космас погружается в глубокое забытье. Но и во сне перед ним мелькают и прыгают буквы, вращаются квадраты, скачет верстатка, а вместе с ними кружится и сам подвал.

Во дворе бабушка беседует с курами: «Цып-цып-цып…»

Тяжелый валик продолжает вращаться…

VI

Сегодня наконец явился господин Такис — «заведующий отделом в министерстве». Он приехал на машине и привез остальные вещи госпожи Иоанну.

Вместе с господином Такисом приехала его дочь Янна. Надо сказать, что тут госпожа Иоанну не покривила душой, их родство было подлинным.

Войдя в дом, господин Такис сразу же подошел к Космасу:

— Ну, как ты поживаешь, Космас?

Где он видел эти глаза? Эту добрую улыбку?

— Ты не помнишь меня, Космас? Очень грустно.

Космас и в самом деле узнал его с трудом.

— Очень, очень грустно. Неужели я так постарел?

— Не то что постарели, мастер Павел, но…

— Но? Какое уж тут «но»! Нечего скрывать. Значит, и в самом деле постарел.

Он провел ладонью по волосам. Они не поредели, но стали совсем седыми. Лишь кое-где сохранились темные прядки. Мастер с улыбкой посмотрел на Космаса: «Да, значит, и в самом деле постарел». И его мысли унеслись куда-то очень далеко. — Сколько лет прошло с тех пор?

Он стал подсчитывать: