Ночи и рассветы

Они, вероятно, тоже решили кончать побыстрее. Начали как вчера: пусть не говорит ни про пакет, ни про вчерашнюю прокламацию, они уже узнали у других, Пусть расскажет, как он поступил в типографию. Имена можно не называть. Им ведь известно, что Космас связался с коммунистами по ошибке, думал, что они ведут патриотическую борьбу. Но он и сам вскоре убедился бы, что цели у них совсем не патриотические…

Потом, как и вчера, повели в соседнюю комнату. Чемодан с канатами по-прежнему на подоконнике. Бинтуют терпеливо, методично.

— Ты стараешься не подвести товарищей, а между тем они не такие уж дураки. Вчера схватили одного вашего вожака. Так он не позволил пальцем до себя дотронуться, сел и настрочил целую тетрадь показаний.

Канаты наложены. Уже с порога его предупредили в последний раз:

— Второй раз ни одно сердце этих пеленок не выдерживает. Говорю это тебе, чтоб попусту не надеялся. Если не хочешь сказать про типографию, скажи про листовку или про пакет… Если сейчас не помнишь, не беда. Мы тебя развяжем, а когда вспомнишь, скажешь. Понятно?

Космас не ответил.

— Ну ладно. Мы тут поиграем в тавлеи. Надумаешь — крикни.

Дверь оставили открытой. Он слышал, как доску поставили на стол, как перемешали шашки. Один напевал: «Как поеду я, матушка, на чужбину…» Другой насвистывал ему в лад.

Сегодня канаты подействовали сразу — впились, врезались в кожу и, разрывая ее, вонзились в плоть, точно стремились добраться до кости. Кровь застучала, забилась…

Он с первой же минуты понял, что мука продлится недолго.

В дверь кто-то заглянул. Лицо его казалось расплывчатым. Голос долетал откуда-то издалека.

— Эй, парень, скажи хоть, что потом вспомнишь.

Космас ожидал, что сегодня боль будет невыносимой. Но теперь он, напротив, чувствовал, что в нем угасает даже способность ощущать боль. В глазах потемнело, голова человека в дверях закружилась и пропала…

Потом он почувствовал какой-то запах. Камфара.

* * *

Он очнулся от громкого возгласа:

— Космас!

Над ним стоял высокий мужчина с усиками. Видно было, что он взволнован.

— Если бы я не поспел, тебе бы плохо пришлось. Понимаешь ты это или нет?

Уж не сон ли это? Зойопулос! Зойопулос, который смотрит на него глазами, полными ужаса.

— Ай-я-яй, вот так, ни за что ни про что, чуть не погиб человек! Ты узнаешь меня, Космас?

Космас попытался сказать, что знать его не хочет, губы его пошевелились, но он не смог произнести ни звука. Однако Зойопулос его понял.

— Ну ладно, ладно, не волнуйся. Чем тебе помочь, Космас? Чего ты хочешь? Воды?

Принесли воду. Край стакана коснулся его губ. Сейчас, наверно, отнимут. Он жадно втянул воду, стараясь отпить как можно больше.

— Спокойно, спокойно! Не торопись!

Он выпил целый стакан.

— Еще. Принесли еще.

— Что ты еще хочешь, Космас?

— Ничего не хочу. Хочу, чтобы меня оставили в покое.

— Хорошо. Я это устрою.

Космаса повели на первый этаж. Когда они проходили по коридору, кто-то крикнул:

— Значит, сознался? Вот молодчина!

— Заткнись, Панафанасис! — одернул Зойопулос, Космаса ввели в маленькую комнату.

— Положите его сюда. Осторожнее.

Его опустили на матрац.

— Хочешь еще что-нибудь, Космас?

В дверях показался Калогерас.

— Ба! Это еще что такое?

Зойопулос преградил ему дорогу.

— Стоп, Аргирис!.. Космаса я беру на себя!

Как только Космас увидел Зойопулоса, он догадался, что его хотят взять хитростью: то, чего они не смогли вырвать у него силой, они попытаются добыть другим путем. Уходя, Зойопулос сказал:

— К сожалению, Космас, я пришел поздно. Если до завтра нам не удастся уладить этот вопрос, тебя передадут немцам. Так что лучше будет, если мы решим это дело полюбовно. Ну, а пока успокойся, отдохни…

Он направился к двери.

— Послушай…

— Да, Космас?

— Скажи, чтоб они дали мне уснуть. Они могут оставить меня в покое?

Зойопулос остановился в дверях.

— До завтрашнего утра, Космас, тебя никто не тронет. У тебя есть время выспаться и подумать…

V

В коридоре раздавались смех и крики. Космас еще не совсем проснулся, и ему казалось, что он в домике типографии. А ведь верно, комнатка точь-в-точь такая же: низкий потолок, голые стены и окошко где-то у самого потолка. Там окно выходило в сад. А куда выходит это? Оно тоже закрыто ставнями. Но из коридора через стеклянную раму над дверью проникает свет.

Космас повернулся и увидел на стуле кувшин и кусок хлеба. Хлеб он не тронул, зато схватил кувшин и залпом наполовину опорожнил его.

Голоса в коридоре звучали все громче. Теперь люди толпились под самой его дверью, и Космас ясно различал слова:

— Рассказывай, развратник ты этакий! Рассказывай, и мы оставим тебя в покое.

— Ну что вы, ребята…

— Валяй, говорю тебе.

Они говорили все разом.

— Сделайте милость, ребята, уходите. Если случится обход, мне попадет. Я ведь на посту…

Они снова загалдели:

— Да ладно тебе, нюня, какой там еще обход! Все отправились к своим девчонкам! Кто будет обход делать?

— Ах, да не дергай, сынок, мою руку!