Ночи и рассветы

— Свобода придет! Свободолюбивый дух народов бессмертен. Но мне, juvenis{[12]}, уже не видать полета гордого орла свободы. О, если бы я мог услышать в своей душе голос, предвещающий его приближение, если бы я мог ступить на путь, который приведет нас к свободе! Я прислушиваюсь — и не слышу, ищу — и не нахожу! Наши души, друг мой, опустошены, съежились, как вытряхнутые мешки. Как нам поднять свой павший дух, как расправить заново свои души? Кого мы позовем на помощь, на кого возложим надежды? Нужны воины и вожди, но где их найти? Они существуют, но я их уже не увижу. Увидите их вы. Произойдет одно из двух: либо окрепнет ваше зрение, либо рассеется мрак. Я не знаю, где они, но одно я знаю твердо: они не там, куда вы направляете свои шаги.

В дверях появилась женщина и посмотрела на адвоката с молчаливым укором.

— Мы заканчиваем, Анна! — сказал ей адвокат, но тут же пересел в другое кресло, поближе к Космасу.

— Как только выйдете из моего дома, поверните направо. Пройдете до конца улицы, и там первый же полицейский укажет вам улицу Илии. Улица Илии, шесть. Там вы найдете лукавого змия, которого ищете. Но скажите мне чистосердечно, зачем вы идете к Марантису?

— Может быть, потому, что не знаю его, — проговорил Космас.

Адвокат обрадовался:

— Именно поэтому! Я уверен!

— Но, господин Марантис, неужели он на самом деле такой дурной человек?

— Он не дурной, — ответил адвокат, — он подлец.

— Он ваш родственник?

— Не в этом дело. К сожалению, мы не просто однофамильцы — мой и его отцы имели общую мать, общего отца. Но, к счастью, мой отец занимался наукой и адвокатурой, а его с головой ушел в политику. Я последовал примеру своего отца. Не знаю, может быть, я и свернул бы с этого пути, если б не имел несчастья родиться в эпоху, когда политика, дорогой друг, подобна обитательницам улицы Сократа{[13]}.

— Стало быть, ваши чувства объясняются вашим отрицательным отношением к политике…

— Ваш силлогизм, — прервал его адвокат, — неверен, ибо базируется на ложных посылках. Я вовсе не отрицаю политики, что же касается моего двоюродного брата, то я его ненавижу. Отрицать политику было бы нелепо. Функции общественного организма так же, как и человеческого организма, весьма разнообразны: одни из них приятны, другие способны вызвать отвращение. Попытайтесь отрицать хоть одну из этих функций, и вы убедитесь, что это совершенно нереально. Нет, дорогой мой, сила человека в том и заключается, что он способен осмыслить свои чувства. Но оставим в стороне политику, она чувств не любит. Я уже сказал вам, что ненавижу двоюродного брата. Это чувство еще очень свежее, оно родилось в годину нашего общего национального бедствия. Но поверьте мне, никогда я не был так твердо убежден в правильности моих суждений, как на этот раз. Я мог бы развивать вам эту тему в течение нескольких часов, что, конечно, доставило бы мне несказанное удовольствие: посвятив более пятидесяти лет моей жизни защите уголовного права в переполненных залах судов, я в последние годы обнаружил, что моя аудитория резко сократилась. Увы, она сократилась до единственного, верного мне до могилы слушателя — моей супруги. Да, мой юный друг, тот, о котором мы говорим, совершил преступление. Час расплаты за него настанет с первыми проблесками свободы! Finis coronat opus.{[14]} Преступление это — предательство. Наказание за него — смерть!

— Возможно ли? Ведь ваш двоюродный брат социалист!

— Прежде всего прошу вас забыть о родстве, которое связывает меня с этим иудой. Во-вторых, я, к сожалению, не располагаю доказательствами несовместимости социализма и предательства. И, наконец, Марантис не социалист. Признаюсь, мои знания по разделу «социализм» очень и очень убоги. Если я не ошибаюсь, идеал социализма — борьба за благо человечества. Какое же отношение может иметь к таким идеалам иуда, который в столь критический для всей нации момент протягивает руку ее врагу? Простите! Lapsus linguae{[15]}. Он не сотрудничает с врагом, о, он не настолько глуп! Он сотрудничает с сотрудниками врага. Преступление, дорогой мой друг, совершается в глубокой тайне. Но, — адвокат положил ладонь на плечо Космаса, — я заговорил вас. По выражению ваших невинных глаз я вижу, что в ваше юное сердце проник яд, который источает моя старая и злая душа. Не верьте ни одному моему слову. Верьте своим собственным суждениям и чувствам. Но я убежден, что, постучав в ту дверь, вы вспомните все, что услышали здесь.

— Господин Марантис, я даю вам слово, что никогда не постучу в ту дверь.