Ночи Истории

— Арест? — прошептал он. — О, подождите, сир. Публичный скандал! Подумайте об этом! Что до ожерелья, то я заплачу за него сам, тем самым искупив свое легковерие и безрассудство. Я умоляю вас, сир, покончить здесь с этим делом. Я прошу об этом ради себя, ради принца де Субиз и ради имени Роганов, которое будет несправедливо опозорено.

Король раздумывал в нерешительности. Заметив это, благоразумный и дальновидный Миромесниль осмелился развить доводы, которые Роган высказал лишь вскользь, подчеркивая, что желательно избежать скандала.

Людовик кивал, соглашаясь с ним, но Мария-Антуанетта, не в силах долее сдерживать ненависть, стала резко возражать против доводов благоразумия.

— Это отвратительное дело должно быть раскрыто, — настаивала она. — Это нужно мне, чтобы все стало на свои места. Пусть кардинал расскажет всему свету, как ему это пришло в голову, — чтобы я, не разговаривая с ним уже восемь лет, могла пожелать воспользоваться его услугами для покупки ожерелья.

Она была вся в слезах, и ее слабый, легко поддающийся чужому влиянию муж посчитал ее правой. И в результате, к ужасу всего двора, принц Луи де Роган был арестован как простой вор.

Взбалмошная, опрометчивая, недальновидная женщина позволила, чтобы ее мстительность перевесила все остальные соображения, не заботясь о последствиях, не думая о том, что попирает принцип справедливости, она стремилась лишь к одному — удовлетворить переполняющую ее ненависть. Однако этот неблагородный поступок бумерангом ударил по ней самой. В слезах и крови должна она будет искупить свое немилосердие: очень скоро она пожнет его горькие плоды.

Сен-Жюст, один из выдающихся ораторов в парламенте, апостол новых идей, получивших свое полное осуществление в Революции, выразил общественное мнение следующими словами:

— Великое и радостное событие! Кардинал и королева замешаны в подделке и мошенничестве! Грязь на кардинальском жезле и на королевском скипетре! Какой триумф идей свободы!

На судебном разбирательстве, происходившем в парламенте, мадам де ля Мотт, человек по имени Рето де Вийет, тот, кто подделал подпись королевы и выдавал себя за Декло, и мадемуазель Д'Олива, использовавшая свое поразительное сходство с королевой, чтобы выдать себя за нее в роще Венеры, были признаны виновными и арестованы. Но ожерелье так и не было возвращено. Оно было разобрано, и часть бриллиантов уже продана. Остальные были проданы в Лондоне капитаном де ля Мотт, который с этой целью уехал в Англию и благоразумно не вернулся оттуда.

Кардинал был оправдан под приветственные возгласы публики, что вызвало раздражение и досаду королевы. Его влиятельное семейство, духовенство Франции и простой народ, среди которого он всегда был популярен, энергично выступили в его защиту. И случилось так, что тот человек, которого королева хотела погубить, остался единственным из всех, замешанных в этом деле, кто не пострадал. Враждебность королевы к кардиналу обернулась враждебностью его друзей во всех слоях общества к королеве. По всей Европе ходили порочащие ее пасквили. Считали, что она гораздо больше замешана в этом грязном деле, чем удалось установить. Утверждали, будто мадам де ля Мотт сыграла роль козла отпущения, что королева должна была предстать перед судом вместе с другими, и только королевское достоинство позволило ей выйти сухой из воды.

Теперь представьте, какое оружие было вложено в руки людей с новыми идеями свободы — людей, страстно обличавших продажность системы, которую они стремились разрушить.

Мария-Антуанетта должна была предвидеть это. Но ее ослепили ненависть и стремление во что бы то ни стало заставить Вогана заплатить за язвительную шпильку, направленную против ее матери. Она могла бы уберечь себя от многих бед, если бы в свое время спасла Рогана. Эхо этих событий никогда не переставало звучать в ушах Марии-Антуанетты. Оно сопровождало ее, когда восемь лет спустя она шла на суд революционного трибунала. Оно провожало ее до самого эшафота, доски которого были сколочены, в символическом смысле, не без ее собственного участия.

Ночь ужаса. Народный представитель Карье и нантские утопленники

 еволюционный комитет города Нанта, усиленный представителями властей департамента и несколькими членами Народного собрания, заседал в величественном зале дворца Комте, еще сохранившего остатки былого, дореспубликанского, великолепия. Гулен — присяжный поверенный и председатель комитета, человек хрупкого телосложения, болезненный на вид, но изысканный и с очень выразительным лицом; Гранмазон — мастер по строительству оград, некогда знатный горожанин, со свирепым взглядом и настороженной физиономией; Минье — в прошлом епископ, ставший ныне директором департамента; Пьер Шо — разорившийся торговец; Форже — оборванец и негодяй, неряшливый, взлохмаченный. Они и еще около трех десятков человек, каких можно встретить на каждом углу.

Стоял декабрь, в зале было холодно и сыро; в свете желтых лампад было видно, что сбившимся в тесную кучку людям явно не по себе.