Ночи Кабирии

В десятом классе встал вопрос, куда пойти учиться, но сначала – в чем пойти на выпускной. Девчонки вовсю уже шили платья и покупали чулки, а к чулкам – шелковый пояс, чтобы было совсем как у взрослых. У Ани не было денег ни на платье, ни на чулки, а главное, она не хотела, чтобы на выпускной, куда приглашали всех родителей, пришла мать. Аня ее стыдилась и решила, чтобы не позориться, на выпускной не ходить совсем, а наврать, что заболела. А чтобы попрощаться со школой, достаточно будет и последнего звонка. Последний звонок получился очень трогательным, Аня стояла на последней школьной линейке в белом фартуке, белых гольфах и с накрученными на термобигуди локонами и себе очень нравилась. Первоклашки прочитали выпускникам напутственные стихи и подарили воздушные шары, кто-то из родителей фотографировал, и Ане очень хотелось свою фотографию, но она постеснялась попросить.

В июне, после экзаменов, Аня забрала в школьной канцелярии свой аттестат и отправилась в Москву, поступать в школу-магазин. Она хотела устроиться работать продавцом в универмаг, чтобы начать наконец-то зарабатывать свои собственные деньги и не зависеть от матери, тем более, что у той денег никогда не было. Аня уже понимала, что институт с ее троечным аттестатом ей не по зубам, да и поступить туда невозможно, потому что, как говорила бабка, туда принимали только блатных. Аню взяли в универмаг ученицей, и она начала потихоньку осваивать прилавок. Сначала ее поставили в отдел со шнурками и пуговицами, потом в женский трикотаж, а потом в парфюмерию. В парфюмерии Ане понравилось больше всего – товар красивый, пахнет хорошо, да и покупатели в основном приличные, хотя попадались и вредные. Аня скандалила с ними в меру, в рамках дозволенного, и жалоб не получала.

Подружилась с Ленкой из обувного отдела, с которой они вместе ходили обедать в столовую и вместе же вечером после работы шли к метро. С Ленкой Аня начала и курить. Ей нравилось, что в сумочке у нее лежит пачка «Столичных», и когда она вместе со всеми выходила в перерыве на задний двор и пускала длинную струю синего дыма, то сразу казалась себе взрослой и самостоятельной, а не сопливой ученицей со стипендией сорок пять рублей. Правда, бабка всю жизнь говорила Ане, что курят только одни шалавы, но бабка и краситься не разрешала, и короткую юбку носить, и все твердила, что замуж надо выходить честно. Аня бабку не слушала, уже с седьмого класса она лазила в материну косметичку, а когда однажды выпросила у матери с получки три рубля, то купила себе тушь в коробочке и тональный крем «Балет». Кремом Аня осталась очень довольна: лицо стало коричневым, как будто Аня только что приехала из Сочи. Но когда к ним зашла бабка и увидела «загорелое» внучкино лицо, то крем тут же выкинула, а потом схватила грязное кухонное полотенце и начала им возить по Аниному лицу. Аня вырывалась, но бабка назвала ее шлюхой и, крепко схватив за волосы, продолжила приводить внучку в надлежащий вид. Аня почувствовала, что над ней как будто надругались, и бабку свою в тот момент возненавидела. А когда она уже устроилась на работу и стала сама распоряжаться своей жизнью и деньгами, то заявила бабке, что она видала ее в гробу и попросила не лезть в ее жизнь. Бабка назвала внучку падалью и пожелала ей спиться под забором – на том они и расстались. И теперь, когда Аня прикуривала сигарету, то говорила себе, что, между прочим, Надя из «Иронии судьбы» или Людмила Прокофьевна из «Служебного романа» курили тоже, а уж про них никак нельзя было сказать, что они шалавы. Надя была учительницей, а Людмила Прокофьевна так и вообще – директором большого статистического учреждения. Иногда с Аней заигрывали покупатели, и она особенно внимательно присматривалась к молодым людям, которые покупали полосатую зубную пасту «Сигнал» или французский одеколон «Ожен», пахнущий по-новогоднему мандаринами.