Ночи Клеопатры. Магия любви

В дверь сунулась было нянька маленького Цезариона – Клеопатра жестом отослала ее. Не хватало сорваться еще на малыше и его няньке! Если Цезаря убьют, мальчик – единственное, что останется ей… Нет! Прочь гнусные мысли! С ним все будет хорошо!

Но в то, что будет хорошо, не верилось.

Когда дверь скрипнула, пропуская верного Мардиана, Клеопатре хватило одного взгляда на него, чтобы понять: все.

– …умер, как истинный римлянин! Тогой лицо успел накрыть, чтобы они не видели!

– Сучье отродье!

– И ноги.

– Да, говорят, у него были больные ноги…

– У Цезаря-то?! Да он был сложен как Аполлон!

– Поэтому и завидовали!

– Ну, да! Ты Брута видал?

– Но Цезарю уже перевалило за пятьдесят…

– Пятьдесят шесть ему…

– Не пятьдесят шесть, а пятьдесят пять.

– Ну и что? Он все равно был мужчина хоть куда!

– Да уж, получше многих!

– Вон на одного только Брута поглядеть! Молодой, а смотреть не на что!

– Говорят, Брут его и добил.

– Брут?! Этот сопляк?! Если на теле Цезаря есть не рана, а царапина, то это от Брута! Ненавидел сильнее всех, а ударить как следует не смог бы. Он не воин.

– Да и вообще не мужик.

– Да ну, ерунда! Они все по очереди били, чтобы одинаково быть виновными. Чтобы никто чистеньким не остался. С-с-суки!

– Его последний добил. Судя по тому, сколько там кровищи было.

– Его кто-то из них в лицо ударил.

– А кто-то еще в это… причинное место…

– Ну, это явно кто-то его мужским статям завидовал…

– Да все они завидовали! Их жены все как одна к Цезарю побежали бы, если бы он только свистнул!

– Он их всех затмевал. По всем параметрам.

– …

Значение этого ругательства Клеопатра как-то спросила у Цезаря – сама не догадалась. Цезарь сперва погладил ее по голове, словно маленькую девочку, и сказал, чтобы она такого больше никогда не повторяла, потому что это – «очень плохое выражение». Но царица буквально на следующий день употребила его: не привыкла чего-то не знать и решила «взять Юлия измором». Он догадался. Долго смеялся, но потом все же разъяснил. Ругательство и вправду было… слишком грязным.

От этого воспоминания сердце больно сжалось. На глаза набежали слезы. Нет, плакать нельзя. Поплачет она во дворце. Не в том, в котором ее поселил Цезарь. Дома. В Александрии. Отсюда нужно срочно уезжать.

Но сейчас она бродила по улицам в неприметной одежде и в сопровождении самой неприметной из своих служанок и впитывала все, что говорили в народе о смерти Цезаря, словно губка.

– Мечи подоставали…

– Да какие мечи! При входе в Сенат проверяют, чтобы оружия не было! Стилосами закололи…

– Он долго умирал…

– Так ему и надо! Диктатор проклятый…

– Кому – так и надо? Нашему Цезарю так и надо?! Это тебе …, так и надо!

Короткий замах, крепкий кулак врезается в нос.

– Бей его, братцы, он … о нашем Цезаре такое!

Служанка осторожно тянет ее за руку. Да, лучше уйти; наблюдать за расправой ей не хочется. В чем повинен этот человек, которого сейчас бьют уже ногами? Разве он воткнул в бок Юлию стилос? Разве он сорвал с него тогу?

Нет. Это сделали они, двадцать человек, Бруты – Марк Юний и Децим, Лонгин с вечно голодными глазами, – посмотрев на такого, сразу понимаешь, что ему опасно подставить открытую спину. Марк Эмилий Липид, втянутый в заговор свои шурином Марком Юнием Брутом (он женат на одной из его единоутробных сестер). Это их следовало бы разорвать на куски. Если бы она могла… Если бы она только могла!

– Говорят, они его и ранить-то как следует не смогли. Кровью истек…

– …а он и говорит: «И ты, Брут?»

– Ничего подобного! Он сказал: «И ты здесь, сынок?»

– И ничего не сынок. Цезарь вообще промолчал, а вы все придумываете!

– А ты откуда знаешь? Может, ты сам там был? Может, ты прикончил нашего Юлия?!

– …ведь Брут ему сын!

– Потому и бесился, что папаша его наследником не назвал!

– Да может, и не сын еще. Сервилия – та еще … с кем только ни путалась!

– Да, говорят, она и сейчас еще… того…

– Так она же старуха! Ей шестьдесят!

– Шестьдесят три.

– Тем более!

– А ты ее видел? Моя жена в сорок хуже выглядит.

– Это потому, что она патрицианка. Богатые – они живут лучше, вот и старятся позже.

– Это потому, что жену меньше лупить надо! Тогда и выглядеть нормально будет.

– Да ты что! У Страбо[12] жена такая – она его сама колотит! Знаешь, почему у него глаза такие? Она у него перед носом постоянно кулак держит – вот он и окосел.

– Ты у меня сейчас сам окосеешь!

– Ты лучше про Сервилию расскажи!

– А чего рассказывать? У нее мужиков было чуть ли не больше, чем у Цезаря баб! А еще говорят, что потаскухи быстрее стареют!

– Так родила она Брута от Цезаря или не родила?

– Да какой там Цезарь! Цезарь еще сопляк был, когда этот гаденыш с отвисшими щеками вылупился.

– Ну и что? Цезарь и в юности, говорят, ходок был.

– Да ну! Он в юности больше по мужикам. Потом на баб переключился.

– Все равно Брут не его сын. Цезарь вон даже хотел свою дочь Юлию за него замуж отдать.

– Ну, так не отдал же! Отказал.

– Ага, и предлог какой-то был… странный.

– Все равно этот урод не сын Цезаря!

– Сын или не сын, а – урод! Однозначно!

Тут драка не намечалась, но Клеопатра не стала слушать дальше.

– Идем домой, – сказала она служанке.