Ночи под каменным мостом. Снег святого Петра

– Есть новости, не так ли? – заговорил он. – Вам, должно быть, не дают покоя мысли о высокопоставленных гостях, почтивших своим посещением нашу деревню? Что, угадал? Может быть, среди них было и доверенное лицо французского Министерства иностранных дел с полуофициальной миссией, которое встретилось здесь с отпрыском рода Ягеллонов[57], заявляющим притязания на польский престол? Или, может быть, это был толстый, не совсем опрятный левантиец, являющийся прямым наследником династии византийских царей? Да, любезнейший доктор, все это здесь бывает, да и почему бы не бывать? Четыре месяца назад сюда являлся какой-то господин, походивший, скорее, на восточного менялу, чем на представителя царского рода. Кто это был? Не Алексей ли Седьмой? Это действительно мог быть подлинный Алексей, ведь в Византии было несколько царских династий: Комнены[58], Ангелы…[59]

– Объясните мне, ради всего святого, что все это значит? – перебил я его.

Он рассматривал в лупу какое-то растение, отделяя с помощью ножика и иглы его споры.

– Я охотно допускаю, что все это производит на вас довольно сумбурное впечатление, – заговорил он, не отрываясь от своей работы. – Но если заглянуть за кулисы событий… Допустим, например, что одно известное лицо вело когда-то чрезвычайно бурный образ жизни. Может быть – я подчеркиваю, может быть, – это лицо отличалось какими-нибудь особенными наклонностями и благодаря этому приходило в соприкосновение со всевозможными людьми, а теперь эти люди всплывают друг за другом на поверхность и требуют денег за свое молчание. Некоторые из них выглядят истинными джентльменами… Поэтому их обычно выдают за тайных эмиссаров, государственных деятелей и крупных политиков. Но иногда у нас появляются и чрезвычайно сомнительные личности, в компании с которыми я бы, например, не рискнул показываться на людях… В этих случаях нам мимоходом дают понять, что это потомки царей и королей, прозябающие ныне в нищете. Затем происходят всяческие важные совещания, тайные конференции… Согласитесь, что это звучит гораздо лучше и многозначительнее, чем если бы пришлось просто сознаться в том, что ты попал в руки темных аферистов, которые высасывают из тебя деньги.

– Скажите, пожалуйста, – спросил я с изумлением, – то, о чем вы говорите, правда?

Школьный учитель посмотрел на меня поверх своих очков.

– Нет, – ответил он. – Все это выдумки для легковерных людей, а вы ведь не относитесь к числу таковых. Следовательно, вы вовсе не должны мне верить. Вы не должны верить и тому, что каждый год барон вынужден продавать участок пахотной земли или леса. Все это только шутка, многоуважаемый господин доктор, дурачество, каприз! И если на будущей неделе появится потомок готского короля Аллариха… Возьмите моего Дагоберта! Он тоже происходит из чрезвычайно старинного рода. Уже в третичную эпоху его предки жили здесь, но он мне ничем не угрожает и ничего от меня не требует. Немножко молока и немножко любви – вот и все, что ему нужно. Не правда ли, Дагоберт?

Некоторое время он наблюдал за ежом, осушившим свою мисочку и обнюхивавшим валявшуюся на полу колбасную кожурку, а затем продолжал:

– Так вот. По поводу Федерико вы себе, должно быть, тоже ломаете голову. Но это уже из другой оперы. О том, что он незаконный сын барона, вы, вероятно, уже и сами догадались. Это известно всем и каждому в деревне. И лишь по вопросу о том, кто его мать, мнения расходятся. Есть люди, которые утверждают, будто он сын покойной сестры барона. Я этого мнения не разделяю. Мальчуган причиняет барону немало хлопот. Он развит не по годам и уже успел влюбиться в маленькую Эльзу. Теперь вы понимаете, почему барон вынужден был удалить ребенка из дому? Любовь между братом и сестрой! И откуда только это взялось у мальчугана? Да, у нашего друга барона забот не занимать!

Не давая мне времени проглотить услышанное, он продолжал:

– А затем эта так называемая «ассистентка»! Прямо курам на смех! Лаборатория, разумеется, всего лишь предлог. Но особенно пикантно то обстоятельство, что барон поселил ее в пасторском доме. Чрезвычайно хитро, я сказал бы даже, чересчур хитро! Оставляю пока в стороне вопрос о том, для кого он вообще выписал ее из Берлина – для себя лично или для этого своего странного приятеля, русского князя, о котором никто ничего не знает. А может быть, они столковались друг с другом – есть ведь на свете натуры, которым чуждо чувство ревности. Но вот почему господин пастор смотрит сквозь пальцы на то, что происходит в его доме?

Я не могу припомнить, о чем еще говорил школьный учитель. Мои воспоминания неясны и расплывчаты. Думаю только, что я сумел сохранить самообладание и не позволил ему заметить, что творилось у меня внутри.