Ночи под каменным мостом. Снег святого Петра

– Любовница этого болвана, этого медведя! И все это только предлог – и работа, и лаборатория, и «пожар Богоматери»! Объясните мне только одно: как вы додумались до всего этого? Нет, нет, не говорите ничего, я не хочу ничего слышать! Молчите, умоляю вас! Я хотела бы только узнать, как у вас хватило мужества сказать мне такое… Для этого ведь нужно изрядное мужество… И кто вам дал право…

– Прошу прощения, – сказал я. – Я и впрямь не имел никакого права вторгаться к вам, отнимать ваше драгоценное время и надоедать вам своими упреками. Теперь мне это совершенно ясно. И если вы окажетесь настолько великодушны, что примете мои извинения, я уйду.

– Да уж, – сказала она. – Пожалуй, лучше всего, если вы сейчас уйдете.

Я отвесил ей церемонный поклон.

– Завтра утром я буду просить барона об отставке.

После чего я собрался уходить. Отчаяние и безысходность сжимали мне горло. Я был уже у самой двери, как она вдруг сказала тихим голосом:

– Останьтесь!

Я пропустил этот призыв мимо ушей.

Она топнула ногой.

– Останься же, говорю я тебе!

Я был уже в лаборатории, когда она произнесла эти слова. Я остановился на секунду, но затем двинулся дальше не оглядываясь. Она подбежала за мной.

– Ты слышишь меня? Ты должен остаться! Неужели ты думаешь, что я и дальше смогу выносить эту жизнь без тебя?!

Она схватила меня за руки.

– Послушай! – сказала она. – За всю свою жизнь я любила лишь одного человека, и он не знал или не хотел знать об этом. Он и теперь еще не верит этому. Недавно я была в Берлине… Знаешь ли ты, куда я там прежде всего отправилась? Я пошла в институт узнать о тебе. Посмотри мне в глаза! Разве я произвожу впечатление лгуньи? Я ведь даже притворяться не умею.

Она выпустила мои руки.

– Ты был так бледен, когда вошел в комнату! Бледен как мертвец… Почему я сразу не сказала тебе всего? Ты все еще не веришь мне? Ну ничего, скоро поверишь. Я приду к тебе… Ты понимаешь, о чем я говорю? Может быть, если бы ты предоставил мне еще немного времени, все было бы иначе, но я не хочу, чтобы ты продолжал терзаться этими мыслями. Через два дня я буду с тобой… Ну что, поверил ты мне наконец? В девять часов вечера… В это время в деревне уже все спят. Тебе надо будет позаботиться только о том, чтобы дверь твоего дома не была заперта. Ну а теперь иди… Или нет, останься еще ненадолго!

Она обвила руками мою шею и поцеловала меня. Я страстно прижал ее к себе.

Что-то со звоном разбилось об пол. Мне показалось, что я поднимаюсь из какой-то глубины – сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, а еще потом с головокружительной быстротой. Странно, что я уже не находился в стоячем положении, а лежал на спине. И тут я услышал незнакомый мужской голос:

– Ужасно глупо. Как можно быть таким неуклюжим! Я вырвался из объятий Бибиш.

– Кто здесь? – воскликнул я с испугом. – Разве мы не одни?

Бибиш поглядела на меня с удивленной улыбкой.

– Что с тобой? Кому здесь быть, кроме нас? Не думаешь ли ты, что я позволю целовать себя при свидетелях? Здесь ты и я – разве тебе этого недостаточно?

– Но здесь кто-то только что говорил. Я ясно слышал чей-то голос.

– Ты сам и говорил, – сказала Бибиш. – Ты что, не помнишь? «Как можно быть таким неуклюжим!» – сказал ты. Ты сам. Неужели ты забыл? У тебя, наверное, совсем расшатались нервы. Ты только погляди, что мы натворили!

Она указала на пол, где валялись осколки стекла.

– Ничего, беда невелика, – заметила она. – Это всего лишь чашка бульона для разведения бацилл. Заруби себе на носу в лаборатории целоваться не полагается. Жутко даже подумать, что могло произойти, если бы мы, не дай Бог, разбили склянку с культурами… Не надо, я сама подберу.

– Бибиш, – спросил я, – а что такое «пожар Богоматери»?

Она посмотрела на меня с изумлением.

– А ты откуда знаешь о «пожаре Богоматери»?

– Я вообще о нем ничего не знаю, – ответил я. – Эти слова я только что слыхал от тебя, и они никак не хотят выйти у меня из головы. Ты говорила о своей работе, а потом упомянула о «пожаре Богоматери».

Она вдруг ужасно заторопилась и увела меня из лаборатории.

– Вот как? Я упомянула о «пожаре Богоматери»? Не знаю, имею ли я право об этом говорить. Да теперь уже и чересчур поздно. Тебе пора идти, голубчик. У тебя нет шляпы? А где твое пальто? Выходить в такой холод без пальто – это ужасное легкомыслие! Нет уж, мой милый, за тобой действительно необходимо следить как за ребенком.

В этот день я стоял в темноте у окна своего кабинета и смотрел на проезжую дорогу.