Ночи с Камелией

– Пф! На всех жалости не хватит. – Зыбин посопел, утер нос платком, вздохнул. Хмуро взглянув на Марго, он подался к ней и яростно прошипел: – Скажите своей Оболенцевой, чтобы уехала из города, и надолго. Не стоит меня благодарить, не из жалости я говорю, а потому, что дурной пример заразителен. Эдак каждая задумается: отчего ж мне нельзя тайком поразвратничать? Коль не будет Оболенцевой, то и огласки дело не получит. Пошепчутся, посплетничают, а что к чему – так и не узнают. Идите, ваше сиятельство.

Взявшись за дверную ручку, Марго оглянулась, ее фраза была искренней и никак не льстивой:

– Мне редко приходилось встречать людей, заслуживающих уважения и восхищения, вы один из них, Виссарион Фомич.

На прощание она улыбнулась и покинула кабинет.

Отужинали в ресторане, Мирон Сергеевич подвез Елагина до дома. Все уже сказано, но от последнего слова Галицкий не отказался:

– Послушай, Афанасий Емельянович, ты сейчас войдешь в свой дом, войди в него прежним. Там тебя любят и уважают, там дорожат тобой, а переживания оставь здесь. Судьба у каждого своя, ни ты, ни я, никто другой помешать ей не вправе.

– Я, Мирон Сергеевич, как закрою глаза, только полынью ту с разломанными краями и вижу. Да льдинки качающиеся. Ее так и не нашли. Вот уж поистине в воду канула.

– Течением отнесло. Найдут весной, когда лед сойдет. Это была ее дорога, а ты иди своей. Иди домой, вернись к ним.

Домна Карповна пила чай из блюдца, громко причмокивая. Неласково взглянув на сына, она упрекнула его:

– Долгонько ты. Приказать подать ужин?

– Я ужинал с Галицким. Где Глаша?

– Глаша-то на месте. Где ж ей еще быть? Чего как с креста снятый?

– Устал, матушка. Пойду я.

– В спальню аль в кабинет? – ехидно спросила она. Елагин ничего не сказал, но из столовой вышел в дверь, ведущую в спальню. Домна Карповна продолжила чаепитие, бубня под нос: – Хм! Устал он! Устанешь тут – ночами не спать. Ух, окаянный, весь в батюшку, царство ему небесное. Тьфу!

Глафира расчесывалась перед зеркалом, на появление мужа удивленно вскинула брови, в ее глазах застыло ожидание, но ему стало ясно, что жена ничего хорошего не ждет. Да и чего от него ждать? Елагин, сам того не ожидая, остро почувствовал свою вину перед нею, матерью, детьми. Возможно, Галицкий тому причина, ведь это он вразумлял его, а ему самому во сто крат хуже.

Елагин подошел к жене, взял ее за плечи, осталось только одно:

– Прости, Глаша. Нашло на меня… наваждение.

Она повернулась, теперь в ее глазах он увидел дрожащие слезы счастья. Елагин упал на колени, Глаша обхватила его голову и прижала к груди, шепча:

– Простила. Милый… я так тебя ждала… Ты научи, я буду любить тебя, как захочешь, только не уходи…

Она целовала его голову, лицо, руки. Глаша смеялась и плакала, а он видел полынью с плавающими льдинками. Ее прятала туманная дымка, да и была она уже далеко, так далеко, как ночная незнакомка. Забудется. Время лечит.

В это же время Надин, одетая в дорожное платье, стояла у окна и следила за погрузкой чемоданов в карету.

– Ваша милость, пора в путь.

Надин вышла из дома, поежилась от сырого воздуха, как вдруг перед ней выросла знакомая фигура.

– Что все это значит? – требовательным тоном спросил Неверов. – Почему меня не пускают к тебе? Я, как юнец, слоняюсь у твоего дома. Куда ты едешь?

– О, сколько вопросов, – идя к карете, хохотнула Надин. – Я уезжаю, мой друг. В Париж. Или еще куда… по дороге решу.

– Без меня?

Надин остановилась, заглянула в лицо Неверову, не сомневающемуся в своей неотразимости, и отрезала:

– Мне не нужны ненадежные попутчики.

– Не понимаю…

– А нечего понимать, – не дала договорить ему Надин. – Вы, Орест, мне надоели самолюбованием. Вы же любите только себя – это скучно, а я хочу, чтобы любили меня, – это, по крайней мере, необычно… было бы.

– Надин…

– Тсс! – Она приложила пальчик к его губам. – Не люблю сцен. К вашим услугам десятки женщин, которые заблуждаются на ваш счет. Прощайте.

Надин запрыгнула в карету, оставив Неверова в растерянности».

19

Автомобилей, принадлежащих убитым, в огромном гараже больницы не обнаружили. Не нашли украшений, денег и телефонов убитых на квартире Чешко, тем не менее Рябух Кирилл Викторович начал давать показания.

С Татьяной Чешко его связывали давнишние отношения, еще до того, как она села на скамью подсудимых. Видимо, его привлекли неординарность Татьяны, свобода в поведении, и красота, разумеется, не последнюю роль сыграла, веселый нрав – все, чего в нем самом недоставало. Она родила от него ребенка, девочку, но узаконить отношения не хотела, жила отдельно, с бабушкой и дочерью, Кирилл Викторович не понимал, что ей нужно. Когда она была осуждена за разбой с применением огнестрельного оружия, бабушка Татьяны слегла с сердечным приступом, Кирилл Викторович забрал малышку и попытался выкинуть непутевую мать и несостоявшуюся жену из головы. Не одна же она участвовала в ограблении, там были и мужчины, значит, изменяла. А Татьяна писала ему из колонии слезные письма, просила простить, мол, все осознала, исправится. Он поверил, ждал ее.