Ночи с Камелией

Едва он ушел, улыбку с лица Софии смыло, чай пить расхотелось. Она отпечатала текст на компьютере, выполнила мелкие поручения не из своей сферы – печатала всякую всячину без настроения, а причин к перемене настроения как будто не имелось.

Домой явилась с тем же скверным настроением, поставила в духовку курицу и, чтобы не пропустить передачу, уселась перед экраном с куском торта.

Борька пришел, как раз подоспев к середине новостей – не раньше не позже, вызвав в душе Софии негодование: то заявляется за полночь, а сегодня, как назло, рано вернулся.

– Жена, ужин! – сказал он.

– Подожди, – не сходя с места ответила София. – Новости досмотрю.

– Новости? С каких пор тебя интере…

Он осекся на полуслове, потому что узрел на экране жену, упал рядом, смотрел и курил, наверное, психовал. София себе не нравилась, зря ее сняли крупным планом, особенно когда показали во весь экран лицо, ее перекосило. А говорила… слова вылетали чеканные, как из-под монетного станка, голос вообще не ее, зажата. Просто ужас! Завтра стыдно будет людям в глаза смотреть.

– Да-а… – протянул Борис глубокомысленно. – Ты прославилась. Знакомые ядом изойдут.

– Пора кое-кого убить, – мрачно сказала София. – Очень хочется.

– Меня? – хотел возмутиться Борис, но вдруг потянул носом. – Чем это воняет?

– Курица, кажется, сгорела, – спокойно ответила София.

Так и есть. Из духовки она достала скукоженную тушку.

– Это тебя пора убить, – вывел муж. – Совсем от рук отбилась.

– Боря, поешь сыра и колбасы, а я пойду, прикончу… персонажа.

Еще один труп

«Виссарион Фомич только-только приступил к завтраку, а вкушение пищи у него процесс святой, как вдруг оказия: труп! Между прочим, мужеского пола, будто некий фантом замыслил извести всех мужчин города. Наскоро поев и не получив от еды должного удовольствия, Виссарион Фомич поехал на место.

Молодой человек благородного вида, несмотря на скромную одежду, лежал на мостовой ничком. Виссариона Фомича сразу привлекли руки с длинными пальцами и аккуратно подстриженными ногтями, у простых людей таких рук не бывает, руки явно не знали никакого труда. А уж потом он перевел взгляд на лицо, которое было повернуто вбок, глаза широко распахнуты, следовательно, смерть наступила мгновенно. Что же убило молодого человека?

– Переверните труп, господа, – приказал Зыбин полицейским.

Ни грамма крови. Повинуясь чутью, Виссарион Фомич наклонился к трупу и отодвинул на груди борт пальто – есть кровь на рубашке, небольшое пятнышко. А на теле в районе сердца оказался прокол, как и в предыдущих случаях. Само собой, труп обнаружили дворники и послали за полицией, полицейские, в свою очередь, почесали затылки и вызвали Зыбина, который подобные дела брал под личный контроль, не доверяя вести следствие приставам.

Внезапно раздался рев:

– Да что же это?.. Да как же это?.. Ай, бедненький мой… Ненаглядный мой… На кого ж ты меня поки-инул…

Виссарион Фомич выпрямился, переждал, пока кровь отхлынет от головы; только придя в относительную норму, оглянулся. Ревела прехорошенькая девица, одетая вызывающе и с претензией на шик.

– Кто такая? – приблизился он к ней.

Девица утерла со щек слезы, шмыгнула носом и вымолвила:

– Кислицына я. Стеша. Мы билетные-с.

– Как здесь очутилась?

– За наливкой абрикосовой выбежала, – вновь заревела Кислицына, раскачиваясь в припадке горя. – И за мармеладом. А тут народ собрался… Я поглядеть подошла… А тут он…

– Стало быть, ты знаешь его. – Зыбин не спросил, он констатировал, догадываясь, в каких отношениях состояла с убитым плакальщица. Да она просто подарок в этой неразберихе, кстати, билетные девицы дают сведения иной раз лучше всякого сыщика.

– Ой, знаю, голубчика моего… – заголосила Кислицына.

– Отвезите ее в участок, – приказал полицейскому Зыбин.

С полчаса он рассматривал каждую пядь вокруг трупа, но мостовая не земля, на ней следов не остается. Обыск трупа преподнес еще одну загадку: в кармане пальто нашли пистолет. Как же его убили, если он был способен защититься? И с какой целью убили, если даже денег не забрали? Виссарион Фомич залез в коляску и велел ямщику ехать в полицию.

Мирон Сергеевич самолично следил за разгрузкой, подсчитывал количество мешков, которые грузили на телеги, и вносил записи карандашом в специальную тетрадь. Подоспел Елагин, с извинениями пожал руку Галицкому:

– Простите, запоздал. Проспал, знаете ли… Со мной такого раньше не случалось.

– Да без вас управляемся, – сказал Галицкий, широко улыбаясь. – К вечеру, думаю, закончим. А ведь подмерзает, вовремя баржи пришли.

Его окликнул приказчик из конторы:

– Мирон Сергеевич! Вас дама спрашивают.

Галицкий извинился перед Елагиным и подошел к приказчику:

– Кто такая?

– Не сказали-с. Они в карете сидят у въезда.

Галицкому не хотелось отрываться от дела, но он и так слыл неучтивым, к тому же, возможно, у дамы неотложное дело к нему. Мирон Сергеевич поспешил к ней. Вышел с территории причала путем, которым ехали в город телеги, огляделся и заметил карету без опознавательных знаков. Когда он подошел, дверца не открылась, что очень странно, ему пришлось постучать: