Ночи темной луны

Днем, не выдержав одиночества, Саша вышел на улицу и в ближайшем магазине купил две бутылки коньяка. Возвращался он с тревожным предчувствием, мысленно ругал себя за глупую выходку. Войдя в квартиру, он сразу выпил стакан коньяка и лег спать. Вечером, за ужином, выставил начатую бутылку коньяка на стол.

— Давай выпьем за тех, кого с нами нет сейчас, — ушедших безвременно. Чокаться не будем. — Саша выпил коньяк одним махом, как водку.

Лариса выпила небольшими глоточками, но тоже до дна. Он сразу наполнил рюмки.

— Обстоятельства вынуждают меня прятаться и не ходить на кладбище к сыну. Давай помянем Костика. Пусть земля будет ему пухом.

Лариса, глотнув коньяка, закашлялась, но мужественно допила. Саша протянул ей блюдечко с дольками лимона, присыпанными сахаром. Лариса взяла одну дольку.

— Костик ушел из жизни не сам, и я за него отомстил. Я не жалею об этом, хотя тем самым погубил свою жизнь и душу. Пусть его убийцы будут гореть в аду вечно! И за это тоже хочу выпить.

— Саша, я не могу так много пить, — сказала Лариса.

— Тогда я выпью один, — раздраженно произнес Саша и осушил рюмку.

Лариса с видимым усилием допила свой коньяк.

Саша почувствовал, как алкоголь, разлившись по крови, оставил трезвой голову и не снял тисков с сердца. «Бедный Костик!»

— Почему ты не закусываешь? Еще опьянеешь! — бросил Саша.

— Спасибо, не хочется. В обед плотно поела.

— Скажи мне, но только честно, ты что-то скрываешь от меня? За твоей спиной маячит тайна, которую ты не хочешь мне открыть. — Саша в упор посмотрел на нее.

Лицо Ларисы сморщилось, словно она собиралась заплакать, став похожим на печеное яблоко.

— Понимаю, что, случайно вторгшись в твою жизнь, я не имею права задавать подобные вопросы. Не знаю, как ты жила до меня, но ты часто ночами плачешь, а сегодня вообще с тобой произошло что-то непонятное.

Лариса вздрогнула и печально на него посмотрела.

— Молчишь? Понимаю, я чужой человек, находящийся здесь из милости, а сую любопытный нос куда не следует! — Теперь он не на шутку разозлился и снова налил себе коньяка.

— Ну что ты такое говоришь, Саша! Все совсем не так! Я очень рада, что встретила тебя и смогла хоть чем-то помочь. Извини, алкоголь действует на меня быстро, кружится голова. Желаю тебе, чтобы ты благополучно вышел из угрожающих обстоятельств, смог спокойно, не оглядываясь, ходить по городу, посещать могилу сына, чтобы у тебя все было хорошо.

— Сына мне не вернуть, а все остальное не важно! — выкрикнул Саша. — Для меня жизнь окончена, и больше ничего здесь не держит! Уеду я!

— А я? Выходит, я ничего не значу для тебя?! — Ларису стала бить крупная лихорадочная дрожь. Глаза закатились, стали видны только белки, по всему лицу пошли красные пятна, она откинулась на спину, ее тело так сотрясали конвульсии, что она чуть не свалилась со стула.

Саша испугался, подхватил ее на руки и перенес на софу. Он приподнял ей голову и подложил под нее подушку, но не знал, как справиться с поразившим ее недугом.

— В-в… во-ды! — с трудом выговорила она.

Саша быстро взял со стола бокал с минеральной водой и поднес к ее губам. Ее зубы отбивали чечетку, грозя расколоть тонкое стекло бокала, поранить губы, но этого не случилось.

Зрачки вернулись на место, но глаза были какими-то остекленевшими, без всякого проблеска мысли. Саша проклинал себя за затеянный по глупости разговор, вызвавший у Ларисы нервный припадок. Достав из шкафа теплое одеяло, он бережно закутал ее. Он не знал, надо ли это делать, но она стала меньше дрожать, а конвульсии полностью прекратились.

— Ты хочешь знать о моем прошлом? — каким-то неестественным, деревянным голосом проговорила Лариса. — Тебя не удивляло то, что я никогда не упоминала об отце? Ведь не от святого же духа я появилась на свет Божий. Я помню детство, свою семью: маму, папу и маленького брата. Нас было двое: я и братик Сережа, младше меня на четыре года. Все было в нашей семье — и радость и горе. Самым большим горем для нас стало то, что отец стал пить, уходя в длительные запои. Он пропивал все деньги, бил мамочку, меня, братика. Одно из последних печальных воспоминаний: в закрытой снаружи ванной плачет мамочка. Он избил ее за то, что не давала ему вынести из дома утюг, а мы с братиком стоим на коленях и просим Бога, чтобы он забрал к себе нашего отца. Отец услышал это и в пьяном угаре направился к нам, размахивая добытым утюгом, выкрикивая угрозы и всякие гадкие слова. Я окаменела от страха, братик поднялся и бросился ему навстречу. Я понимала, что сейчас произойдет непоправимое, вскочила и… Тут у меня провал в памяти. Мне тогда было двенадцать лет. Следующие воспоминания только с тринадцатилетнего возраста.