Ночи Виллджамура

–  Ну вот я и опять в этой вонючей дыре. Может, хотя бы толстый кошелек вознаградит меня за все ночи, которые я проведу здесь один.

–  Ты только посмотри на это…

Бринд прервал его рассуждения, указав на сотни лодок, болтавшихся у входа в гавань, причем некоторые из них были даже не привязаны, владельцы явно утратили к ним всякий интерес.

Апий подошел к борту и навалился на него брюхом:

–  Как думаешь, что это значит?

–  Либо бегство от Оледенения, – нахмурился Бринд, – либо результат убийств на Тинеаг’ле.

Запах напоминал дым от костра, в который для аромата подбросили специй, но Бринд знал, что это не так. В конце концов, здесь не что-нибудь, а личные покои Толстого Лутто, бейлифа Виллирена. Однако в воздухе стоял густой туман, и от него командующего стало клонить в сон. Бринд не знал наверняка, каким наркотиком вызвано это состояние, чем-то вроде арумового корня. Может быть, Лутто раздобыл новинку для остроты ощущений.

Непонятные звуки доносились прямо из центра покоя, убранного бесчисленными пурпурными подушками и шелковыми занавесями.

Бринд приблизился к источнику шума и крикнул:

–  Лутто, это ты?

–  Что? Кто там? Кто там ходит? – Гигантская туша выпросталась из-под скопления копошащихся тел и стала вслепую нашаривать меч, брошенный возле подушек. – Я тебе покажу, врываться сюда без разрешения! У меня большие связи среди бандитов!

–  Бейлиф Лутто, я командующий Латрея.

Потная коричневая рожа, самой выразительной деталью которой были усы, высунулась из дымной завесы. Два ярко-синих глаза впились в Бринда и тут же расширились от удивления.

–  Командующий Бринд! Какая радость! Дайте-ка мне секунду.

Он немедленно отправил восвояси трех румельских девиц: одну вороную, одну серую и одну гнедую. Накинув халатики, они скрылись в боковую дверь. Струя свежего воздуха ворвалась оттуда в комнату, частично рассеяв дым.

–  Так-то лучше. – И Лутто, переваливаясь, как толстая старая дама, которая, подоткнув обширные юбки, осторожно ковыляет по мелководью, направился к Бринду. Он был в серебристом шелковом халате, делавшем его похожим на движущуюся ярмарочную палатку. – И как поживает мой любимый солдатик в эти непростые дни? Решил порадовать старину Лутто своим присутствием без предупреждения? Как мило. О нет, ты пришел, чтобы спасти Виллирен в час нужды!

–  Румельские девушки? – спросил Бринд.

–  Именно! – Толстый Лутто улыбнулся и соединил на животе пухлые руки. – Понимаешь, у них шкуры покрепче, да и опасности наплодить маленьких луттят никакой. – Он задумчиво пригладил усы. – Так что же, мой любимый воин приехал помочь нам в эти непростые времена?

–  Все только и говорят что о непростых временах, – заметил Бринд. – Да, мы прибыли, чтобы расследовать инциденты на Тинеаг’ле, причем по твоей просьбе, насколько я помню.

–  Наконец-то! Наш скромный город не может больше сдерживать напор беженцев. Нет, сэр.

–  Беженцев? – переспросил Бринд. – Почему же ты не упомянул о них в сообщении, посланном в Виллджамур?

–  Гм… я не знал подробностей. – В отчаянии бейлиф развел руками. – Тогда мне не хватало деталей, а сейчас я просто погибаю под ними!

–  Надеюсь, ты не пренебрегаешь своими обязанностями? – уточнил Бринд.

–  Разве Лутто может хотя бы на минуту помыслить о таком небрежении за счет империи? В конце концов, я прежде всего ее верный слуга.

Казалось, Лутто пытался убедить себя самого в том, что он человек почтенный.

–  Расскажи мне все, что тебе известно.

Жестом пригласив Бринда сесть, Толстый Лутто начал подробно описывать все, что случилось в последние месяцы.

Сначала они – беженцы – появлялись по одному, по двое или небольшими оптимистически настроенными компаниями. Иные шли в Виллирен ради возможностей, которые предоставлял город во время холодов, уничтоживших все их средства к существованию. Но потом люди повалили валом, целые семьи набивались в утлые лодчонки, немало их утонуло в ледяной воде по дороге.

Рассказывали все одно и то же.

«Клешни», или «панцири», – так местные окрестили расу пришельцев. Но как их ни называй, суть одна: сначала семьи, потом деревни, а потом и целые города стали опустошаться за одну ночь. Толпы народу пропадали без вести. Одних убивали, с других сдирали кожу. Похоже, только старых да малых не брали в плен, поскольку именно их и находили мертвыми. Пришельцы были страхолюдные с виду: прямоходящие раки, не испытывавшие ни малейшего уважения к жизни. И никто не знал, откуда они берутся.

Бринд выслушал его молча, думая о том, что на протяжении многих веков существования империи аборигены наверняка говорили нечто подобное о ее наступающей на их территории армии.

Однако кризис оказался куда тяжелее всего, что он мог себе представить. Он угрожал существованию не только империи, но самой жизни, человеческой и румельской.

–  То, что ты мне рассказываешь, – сказал он наконец, – это правда? Или ты, как обычно, преувеличиваешь?

–  Преувеличиваю? – Толстый Лутто прикинулся оскорбленным.